все-таки не прекратилась, Феликс отобрал по несколько влиятельнейших лиц с обеих сторон и отправил их в качестве послов к Нерону для того, чтобы они лично перед императором оспаривали свои права» (ИВ, 2:13:7).

Но при этом ни слова не сказано, что эти влиятельнейшие лица были священниками, так что был ли послан Иосиф освобождать участников этих событий (среди которых могли быть и коэны) или каких-то других, остается загадкой.

Эта неопределенность и побудила Лиона Фейхтвангера в его известном романе «Иудейская война» по-своему смоделировать ситуацию, причем так, чтобы она выглядела достаточно двусмысленной. По его версии, Иосиф бен Маттитьягу сам был инициатором собственной миссии, и ему пришлось потрудиться, чтобы убедить Синедрион в ее необходимости и, что называется, выбить под нее финансирование.

«Иосиф еще раз страстно, и все же трезво взвешивает свои шансы, — пишет Фейхтвангер. — Ему двадцать шесть лет, у него все данные для блестящей карьеры: аристократическое происхождение, разностороннее образование, политический талант, бешеное честолюбие. Нет, он не желает киснуть в Иерусалиме, он благодарен отцу за то, что тот в него верит и добился его отправки в Рим.

Правда, успех его миссии весьма сомнителен. С юридической точки зрения. Иерусалимский Великий совет не имел ни оснований, ни правомочий посылать по данному делу в Рим особого представителя. И Иосифу пришлось откапывать аргументы во всех закоулках своего мозга, чтобы эти господа в Иерусалиме наконец сдались.

Итак, три члена Великого совета, которых губернатор Антоний Феликс вот уже два года назад отправил в Рим в императорский трибунал как бесспорных бунтовщиков, несправедливо приговорены к принудительным работам. Правда, эти трое господ находились в Кейсарии, когда иудеи во время предвыборных беспорядков сорвали императорские значки с дома губернатора и переломали их; но сами они в мятеже не участвовали. Выбрать как раз этих трех высокопоставленных старцев, людей совершенно неповинных, было со стороны губернатора произволом, возмутительным злоупотреблением властью, оскорблением всего еврейского народа. Иосиф видел в этом тот долгожданный случай, который дает ему возможность выдвинуться. Он собрал новые доказательства невиновности трех старцев и надеялся добиться при дворе или их полной реабилитации, или хотя бы смягчения их участи»[25].

В том, что почтенные старцы питались в заточении исключительно инжиром и орехами и не брали в рот никакой запрещенной евреям Торой пищи, как раз ничего удивительного и, как ни странно это не прозвучит, даже особо героического нет: именно так вели себя евреи на протяжении многих поколений. Об этом рассказывается в библейской «Книге Даниила», во многих хрониках, а также свидетельствуют примеры такого поведения религиозных евреев и в ГУЛАГе, и в советских тюрьмах, и в немецких концлагерях.

Поездка в Рим из Иудеи считалась в то время почти рутиной: огромные торговые и пассажирские корабли по несколько раз в неделю выходили из Кейсарии в столицу империи, останавливались для пополнения воды и пищи сначала на Крите, а затем в Греции и уже оттуда следовали в Италию, обычно до современного Неаполя. Иосиф сообщает, что отправился в Рим на корабле, вмещавшем в себя 600 пассажиров. Это число кажется слишком большим, но такие суда в то время уже были. А дальше следует рассказ о том, что этот корабль потерпел кораблекрушение в Адриатическом море и Иосиф вместе с другими выжившими плыл в море всю ночь и затем вместе с еще 80 счастливчиками был спасен «явившимся Божьим провидением» киринейским кораблем, который и доставил его в Италию, а оттуда он сухопутным путем добрался до Рима.

Однако Тесса Раджак считает, что, вероятнее всего, историю о кораблекрушении Иосиф Флавий попросту придумал, поскольку сюжет с кораблекрушением и чудесным спасением героя был чрезвычайно распространен в античном мире, и в данном случае писатель в Иосифе возобладал над мемуаристом и побудил приукрасить повествование, чтобы придать ему больший драматизм.

Как бы то ни было, не вызывает сомнений тот факт, что Иосиф отправился в Рим — либо в 63-м, либо в 64-м году, но не позднее марта этого года. Это означает, что он был свидетелем «великого пожара», случившегося в Риме в ночь на 19 июля и практически уничтожившего 11 из 14 кварталов города, а затем повлекшего гонения на христиан, которых Нерон обвинил в поджоге города.

По версии, которая многие столетия активно продвигалась историками христианства, инициатором поджога был сам Нерон. Но многие историки сегодня сходятся во мнении, что Нерон был тут ни при чем, пожар и в самом деле начался случайно, а Нерон обвинил в этом злодеянии христиан просто потому, что народ требовал найти и наказать виновных.

Описание Ренана помогает понять, каким был Рим в течение трех лет пребывания там Иосифа бен Маттитьягу:

«Рим уже столетием раньше сделался чудом мира; он равнялся по величине древним столицам Азии. Его здания были красивы, прочны и солидны, но улицы казались жалкими модникам, так как вкус все более склонялся к банальным и декоративным сооружениям; мечтали об эффектах ансамбля, которые нравятся зевакам, придумывали тысячи фривольностей, неизвестных древним грекам. Нерон был во главе движения; Рим, о котором он мечтал, был чем-то вроде современного Парижа, искусственным городом, построенным по приказу свыше, имеющим в виду главным образом дивить провинциалов и иностранцев. Молодой безумец увлекался этими грандиозными планами. Ему хотелось увидеть нечто необычайное, грандиозное зрелище, достойное артиста; он мечтал о событии, которое отметило его царствование…»[26]

Но если Иосиф видел пожар Рима, то он должен был видеть и погромы христиан, и их массовые аресты, а также последовавшие затем казни, их смерть на аренах цирка и на крестах, на которых они были распяты вдоль улиц и подожжены, чтобы служить живыми факелами. Тем не менее и в «Иудейской войне», и в «Иудейских древностях» Флавий, хотя и называет Нерона «изувером» и «безумцем», отзывается о нем в целом достаточно сдержанно. Более того, в «Древностях» он сам себя одергивает: «Однако довольно об этом! Многие писатели повествовали о Нероне; одни из них, которым он оказывал благодеяния, из признательности к нему извращали истину, другие из ненависти и вражды настолько налгали на него, что не заслуживают никакого извинения… Однако пусть те, кто не дорожит истиною, пишет о нем, как ему угодно, если это доставляет ему такое удовольствие. Мы же на первом плане ставили истину и потому коснулись лишь вскользь всего того, что не относится прямо к нашему предмету; касательно же иудейских дел мы распространяемся подробно, не останавливаясь ни перед постигшими иудеев бедствиями, ни перед их ошибками» (ИД, 20:8:3).

Десмонд Сьюард, объясняя эту сдержанность, напрочь отметает запущенную некоторыми спекулянтами от истории версию о том, что Нерон сделал Иосифа своим агентом в Иудее, но соглашается с тем, что Иосифа сдерживало чувство благодарности, поскольку именно по прямому указанию императора