— Есть! — ответили офицеры, вышли в приемную и, наконец, смогли вздохнуть свободно. Теперь им оставалось запастись терпением и ждать решения директора ФСБ.

22 августа состоялся его приказ. Сдав дела на прежних местах службы своим сменщикам, Сахнов и Первушин прибыли в распоряжение начальника Управления «Н» генерал— майора Александра Рудакова. Управление и сам генерал пользовались в департаменте непререкаемым авторитетом. В его послужном списке числились десятки контрразведывательных операций и разоблаченные агенты таких матерых разведок, как ЦРУ и БНД. За последние девять лет он дважды награждался орденами, а в 2010 году был удостоен высшего профессионального отличия — стал Почетным сотрудником контрразведки.

Немногословный, сдержанный в движениях, со строгим лицом, в котором угадывались восточные черты, Рудаков в свои 56 лет сохранял спортивную фигуру и поразительную живость в движениях и мыслях. После короткого знакомства с Первушиным и Сахновым он сразу перешел к делу: коротко обрисовал оперативную обстановку в институтах и НИИ, определил приоритетные задачи и в заключение рекомендовал самым внимательным образом разораться в сильных и слабых сторонах подчиненных, чтобы умело использовать их в организации работы.

После представления личному составу управления Сахнов убыл в отпуск, а Первушин приступил к работе. Сфера деятельности управления оказалась настолько обширокой и специфичной, что ему приходилось приезжать на службу за несколько часов до начала рабочего дня, чтобы в спокойной обстановке вникнуть в дела.

Утро 27 августа не предвещало неожиданностей. В холле, как обычно, Первушин принял доклад от дежурного по управлению, поднялся к себе в кабинет, отключил сигнализацию, открыл сейф, достал документы и положил на стол. Повесив китель на спинку стула, он расположился в кресле, придвинул к себе последние ориентировки из департамента, но к их рассмотрению так и не приступил, в дверь постучали.

— Войдите! — разрешил Первушин.

В кабинет вошел начальник второго отделения капитан второго ранга Охотников. Бывший моряк-подводник и на суше сохранял ту особую щеголеватость, которая всегда отличала эту элиту флота. Наглаженные стрелки брюк, казалось, резали воздух, надраенные медные пуговицы кителя горели жаром, на гладко выбритом суховатом лице выделялись щегольские усики. Они воинственно топорщились, а в карих глазах вспыхивали тревожные огоньки.

— Александр Васильевич, извините, что беспокою, но ситуация какая-то непонятная, — мялся на пороге Охотников.

— Непонятная, будем разбираться. Проходи, садись, — предложил Первушин.

Охотников на ходу раскрыл папку, достал из нее фотографию человека в форме полковника, а потом один за другим четыре документа и принялся раскладывать перед Первушиным. Тот с любопытством наблюдал за этим действиями и, не выдержав, распорядился:

— Андрей Михайлович, присядь и объясни, что это за пасьянс?

Охотников занял место за приставным столиком и пояснил:

— Перед Вами, Александр Васильевич, один из ведущих научных работников 53-го НИИ полковник, доктор технических наук, профессор Валентин Борисович Чаплыгин.

— И что?

— Прошло два дня, как он отсутствует на службе. Дома и на даче тоже нет. Последний раз его видели в понедельник.

— Ну, мало ли что, всякое случается. Может, где загулял, — предположил Петрушин.

— На него не похоже. Чаплыгин — человек серьезный, и возраст уже не тот.

— Сколько ему?

— Скоро исполниться шестьдесят четыре.

— Да, в таком возрасте внимание женщины больше пугает, чем радует? — согласился Первушин и распорядился: — Подключай к его поиску милицию, это их компетенция.

— Руководство института уже связалось с УВД.

— Тогда окажи необходимую оперативную помощь.

— Я так думаю, одного этого будет недостаточно.

— Почему?

— Чаплыгин — ведущий разработчик программы «Ареал». А она проходит по перечню особо охраняемых секретов.

— Д-а? Так это меняет существо дела! Каким именно направлением он занимался?

— Проектирование под программу «Стелс».

— Андрей Михайлович, я пока в полной мере темой не владею, поэтому давай подробнее, — предложил Первушин.

— Программа обнаружения летательных аппаратов, изготовленных по программе «Стелс», — пояснил Охотников.

— На какой стадии находятся работы?

— Летно-конструкторских испытаний.

— И каковы результаты?

— Обнадеживающие.

— Кто, кроме нас, занимается исследованиями в данной области?

— США, Франция, Китай. По оперативным данным, помимо них, такие работы ведутся в Германии, Северной Корее и Индии.

— Со стороны их спецслужб есть интерес к «Ареалу»?

— Да, объект первоочередных разведывательных устремлений.

— Выходит с Чаплыгиным не все так просто? — заключил Первушин и затем спросил: — А как он характеризуется?

— Я в справке все отразил, — ответил Охотников и подал документ.

— Почитаю, а пока в двух словах.

— Если коротко — положительный со всех сторон.

— И это в наше время? — скептически заметил Первушин и напомнил: — Поляков тоже казался положительным со всех сторон. Негодяй! Двадцать лет работал на ЦРУ, а в ГРУ дослужился до генерала. Мерзавец, так бы и ушел на дембель с почестями, если бы не Эймс!

— Вы хотите сказать, что имеет место шпионская версия? Чаплыгин собрал материал и махнул на Запад? Это маловероятно, — усомнился Охотников.

— Ну, почему же?

— А какой смысл ему бежать? У нас вопросов к нему не было. Но если он, действительно, шпион, то мог бы дальше спокойно сливать информацию и жить в свое удовольствие.

— Хорошо, оставим эту версию в стороне, — не стал спорить Первушин и задался вопросом: — В таком случае, какие есть другие?

— Бытовая.

— Покончил жизнь самоубийством?

— Не думаю. Чаплыгин был жизнелюбивым человеком, что исключает самоубийство, — отверг эту версию Охотников.

— Андрей Михайлович, не будь так категоричен. В той обстановке, что имеет место в 53-м НИИ, и жизнелюбец полезет в петлю.

— Александр Васильевич, но его лабораторию реорганизация не затронула. Да, есть задержки в финансировании работ, но они не критические.

— Андрей, а тебе в голову не приходило, что его могли убрать завистники. Тема, которой занимался Чаплыгин, как ты говоришь, очень перспективная, а значит, денежная.

Охотников задумался: такая версия ему в голову не приходила. В лаборатории Чаплыгина работал небольшой и дружный коллектив. Все сотрудники имели допуск по форме № 1 — работа с совершенно секретными и особой важности документами. Она предполагала всестороннюю проверку не только их самих, а и близких родственников. Охотников на память не мог знать всех материалов на сотрудников лаборатории, но готов был поручиться, что не один из них не был замечен ни в чем предосудительном, и решительно заявил: