Поэтому, а также из-за настойчивых вражеских атак, Дохтуров послал к Барклаю-де-Толли, стоявшему за Днепром, за помощью. «Передайте Дмитрию Сергеевичу, что от его мужества зависит сохранение всей армии», — сказал Барклай. После такого ответа Дохтурову оставалось или победить, или погибнуть.

Наполеон приказал подвезти к стенам Смоленска еще 36 орудий гвардейской резервной артиллерии, и снова загремела канонада. Крепкие стены Смоленска устояли против ядер, но снаряды, попадавшие в город, причиняли его защитникам большой вред. Ядра разбивали зубцы, и осколки кирпичей поражали солдат, находившихся внутри города у стен, а гранаты вызывали пожары и убивали жителей.

В 5 часов вечера Наполеон приказал Даву штурмовать Смоленск. Французы яростно пошли на приступ и едва не овладели Молоховскими воротами, но в это время к Дохтурову на помощь подоспел принц Евгений Вюртембергский.

Принц отрядил от своей дивизии 2 полка к Рачевке, чтобы с гвардейскими егерями удерживать там Понятовского, а 2 других полка послал к Королевскому бастиону на помощь дивизии Лихачева, где они тотчас же вступили в бой. А сам принц с 4-м егерским полком и генерал Коновницын с частью своей дивизии кинулись за Молоховские ворота и опрокинули наступавших французов. Там неприятельская артиллерия продолжала вести жесточайший огонь, прислуга и лошади русских четырех орудий, стоявших здесь, были убиты, несмотря на то что их заменяли несколько раз. Немногие из находившихся при Коновницыне остались целы, а сам он, раненый пулей в руку, оставался на месте до конца боя. Принц Евгений со своими егерями устремился из Молоховских ворот «в прикрытый путь, занятый французами». Первые ряды его колонны пали под вражескими пулями, но головной батальон бросился в штыки и выбил французов из рва. Атаки Понятовского на Рачевке также были отбиты.

В 7 часов вечера французы снова бросились на штурм и снова были отбиты. Тогда Наполеон велел подвезти к южной части стены гаубицы, стрелявшие разрывными снарядами, и в городе вновь начались пожары.

Очевидец смоленского пожара 5 августа Ф.Н. Глинка писал: «Я видел ужаснейшую картину: я был свидетелем гибели Смоленска. Погубление Лиссабона не могло быть ужаснее. Утомленный ратоборством наших, Наполеон приказал жечь город, которого никак не мог взять грудью. Злодеи тотчас исполнили приказ изверга. Тучи бомб, гранат и чиненых ядер полетели на дома, башни, магазины, церкви. И дома, и башни, и церкви объялись пламенем, — и все, что может гореть, запылало … Опламененные окрестности, густой разноцветный дым, багровые горы, треск лопающихся бомб, гром пушек, кипящая ружейная пальба, стук барабанов, вопль старцев, стоны жен и детей, целый народ, упадающий на колени с воздетыми к нему руками, — вот что представлялось нашим глазам, что поражало слух, что раздирало сердца!

Толпы жителей бежали из огня, полки русские шли в огонь: одни спасали жизнь, другие несли ее на жертву. Длинный ряд подвод тянулся с ранеными… В глубокие сумерки вынесли из Благовещенской церкви икону Смоленской Божией Матери (надворотную). Унылый звон колоколов, сливаясь с треском распадающихся зданий и громом сражения, сопровождал печальное шествие сие. Блеск пожаров освещал оное. Между тем черно-багровое облако дыма засело над городом, и ночь присоединила темноту к мраку и ужасу!»[19]

В девятом часу вечера канонада смолкла.

В полночь Дохтуров получил приказ оставить город. За 2 часа до рассвета русские войска тихо вышли из города и увезли с собой через объятые пламенем улицы свою артиллерию. Посты, находившиеся вне Смоленска, отступили в тишине.

Смоленская икона Божией Матери была вывезена из Смоленска и везлась до Бородина на запасном лафете батарейной роты полковника Воейкова.

Следуем заметить, что решающую роль в двухдневном сражении за Смоленск сыграла русская полевая артиллерия. О ее эффективности можно судить хотя бы по расходу снарядов. Так, только 7-я и 24-я артиллерийские роты израсходовали за день боя 2574 выстрела, что составляло примерно 124 снаряда на одно орудие.

При отступлении из Смоленска, чтобы орудия пешей артиллерии не достались противнику, впервые было разрешено сажать прислугу на лафеты, передки и зарядные ящики, что раньше строжайше запрещалось. «Здесь в первый раз, — как утверждал Д.В. Давыдов, — была употреблена команда: "На орудие садись"».

На рассвете 6 августа «Наполеон въехал в Никольские ворота… по Георгиевской улице направился к Днепровским воротам, над которыми была уже устроена каменная церковь, не освященная еще за военным временем. Из ее запертых стеклянных дверей смотрел он, как по ту сторону сожженного моста две наших пушки отстреливались и своим огнем по набережной Днепра наносили вред французам, пытавшимся найти брод. Приказав втащить в церковь два орудия и поставив их в дверях балкона, Наполеон сам наводил их по нашей батарее. Потом вышел он из церкви и приказал против наших стрелков, занимавших противоположный берег, поставить 4 орудия на небольшом земляном валу (остатке Петровского такшамента между Семеновскою и Воскресенскою башнями)»[20].

Затем Наполеон приказал навести через Днепр временные мосты, один из которых был устроен недалеко от Пятницкой башни (позже на ее месте образовался Пятницкий пролом). Это место получило название «французского моста». В ночь на 7 августа три моста были готовы, и началась переправа французских войск.

Находясь в Смоленске, французская армия почувствовала недостаток продовольствия, так как барки, предназначенные для перевозки грузов, сели на мель, а колесный обоз из-за катастрофического падежа лошадей и волов пришел в совершенное расстройство.

Граф Сегюр в своих записках, рассказывая о совещании Наполеона в Смоленске с маршалом Бертье и генералами Мутоном, Коленкуром, Дюроком, министром статс-секретарем Дарю, между прочим, писал, что, когда присутствующие на совете уговаривали императора не идти далее Смоленска, тот воскликнул: «Я сам не раз говорил, что война с Испанией и Россией, как две язвы, точат Францию. Я сам желаю мира, но чтобы подписать мир, надо быть двум, а я один!»

Английский генерал Роберт Вильсон, состоявший при русской главной квартире, писал: «Окончи Наполеон кампанию со взятием Смоленска и займись восстановлением Польши, он мог бы рассчитывать на успех кампании, за зиму он мог бы запастись продовольствием и подготовить к весне новую кампанию». Вильсон писал из-под Смоленска в Лондон: «Вес погибло. Смоленск взят», а спустя два дня доносил: «Все спасено (для России), французы идут на Москву».

18 августа Наполеон написал Марии-Луизе: «Мой друг! Я в Смоленске с сегодняшнего утра. Я взял этот город у русских, перебив у них 3 тысячи человек и причинив урон ранеными в три раза больше. Мое здоровье хорошо, жара стоит чрезвычайная. Мои дела идут хорошо»[21].