предмет оной, ибо отчего-то счел сам замысел неприятным. Незачем усваивать не жуя любые предостережения, какие можно запросто услышать или прочесть, о духовных опасностях интеллектуальной спеси и литературного флибустьерства, однако высшее образование и обеспеченный образ жизни действительно таили в себе угрозу перегрузки для юной девушки. Сама того не ведая, она могла не рассчитать собственные силы. Находила ли она в его обществе некую устойчивость? Мик вынужденно сомневался в этом, ибо, по правде сказать, он и сам-то был устойчив не чересчур. Исповедь раз в месяц — дело хорошее, но он слишком много пил. Пить он бросит. И приблизит Мэри к собственному немногословному типу, более приземленному.

И все же каково было их подлинное взаимное положение? Неопределенно. Он собирался на ней жениться, таково было намерение. И сие был второй предмет, который никогда не упоминался впрямую, за все три долгих года их совместности. Его никчемная работа, жалкий достаток и худшие возможности никогда никуда не девались — осязаемые и отвратительные проявления, подобные краснухе. Но каков иной открытый ему путь? Да и ей? В некотором немыслимом пределе он мог бы, вероятно, принять печальное безбрачие, и все же, возникни кто бы то ни было и забери ее прочь, он совершенно наверняка расстался бы с рассудком. Сотворил бы что-нибудь ужасающее, вполне бестолковое, однако неизбежное.

Они пребывали в Херберт-парке.

Бездельничая на покатом склоне, заросшем низкой травой, у озера, где утки и игрушечные лодки плавали среди негромкого гомона детворы, они бессвязно беседовали. Являть ей свое новое духовное состояние он не спешил, однако спрашивал себя, не полагается ли ей знать.

— Я тебя не видела на службе нынче утром, — отметила она. Не приглашение ли ему это? Она курила, однако ничего гнусного, в Хэкеттовом смысле, в ее воскурениях не было. Она была дама и потому имела право на сигарету. Изощренность, считайте.

— Верно. Я спозаранку отправился в Долки выкупаться.

— С Хэкеттом?

— Да.

— Это что-то новенькое. Купаться само по себе хорошо, однако вставать ради этого на рассвете… уж точно слишком по-британски, разве нет? А Хэкетт на ногах ранним утром в воскресенье — нечто ошеломительное.

— И не такое бывает.

— И как ему вода, когда он совершенно трезв?

— Мы встречались с еще одним человеком, на Вико. Хотели уединения — проводили некоторые подводные исследования.

— И кто он, тот человек, — я его знаю?

— Вряд ли. Мы с ним познакомились днем ранее.

— Морская биология с каким-нибудь малым из Тринити-колледжа — что-то в этом роде?

— Нет-нет, это очень чудной гусь, сказать тебе по правде, Мэри, хотя с неким малым из Тринити мы тоже познакомились.

— Так-так. Итого четверо.

— Ты не путай. Поэта из Тринити нынче утром с нами вовсе не было.

— А тот чудной малый. Насколько он чудной?

Мик оглядел тихие деревья, кусты, цветы, пестрядь людей с колясками и гомоном. Все было привычно — и даже привлекательно. Де Селби и его знакомцы — другое дело.

— Чудной не в каком-то там нехорошем смысле. Странный он человек. Необычные представленья о мире, о Вселенной, о времени… в самом деле, физик.

— Да?

— Представленья его оторваны от этой Земли — от чертовой этой самой земли, на которой мы сейчас лежим.

— Неужели? Долки этот — место, о котором мне надо бы разузнать побольше. Что же до отрыва от Земли… простейшему священнику это удается ежевоскресно.

— Не вполне в духе Де Селби. Это его зовут так — Де Селби.

— Де Селби? На слух — иностранное. Возможно, шпион.

— О, Де Селби — не иностранец. Нисколечко. Уже одно лишь то, как он разговаривает, есть признак, что он уроженец нашей возлюбленной Ирландии. И Ирландия ему не нравится — да и никакое другое место в мире тоже.

— Никак очередной сердитый патриот?

— Совершенно точно нет.

— К чему же ты клонишь, Мик?

— Выразить это трудно, душенька моя. Да и поверить трудно.

Она села и посмотрела на него — он лежал рядом, затеняя рукой лицо. В ней проснулось любопытство, однако не этого Мик хотел; во всяком случае — пока. Основательный разговор был бы кстати, когда у него самого ум станет яснее, а опыт, возможно, чуть шире.

— Что происходит, Мик? Расскажи мне. Расскажи мне всю клятую свою историю, коли она у тебя есть.

Он тоже сел — показать, что не морочит ей голову. Тут речь шла о катавасии большей, чем те, в какие он столь заправски случайно ввязывался.

— Мэри, дай-ка я изложу все это в нескольких раздельных фразах. Все они описывают довольно странное положение дел. Тут может быть даже некая опасность.

— Ну так что же это? — Голос ее стал резок.

— У этого человека, Де Селби, когда он предоставлен себе, имеется довольно необычное общество, — сказал он тихим, ровным голосом, противоречившим содержанию произносимого. — Один из его дружков — святой Иоанн Креститель.

— Мик! Прости господи!

— Я серьезно.

— Это что еще за разговоры? Да еще и в воскресенье, хотя какая разница.

— И он к тому же знаком и с другими святыми персонами — с Тертуллианом{45}, кажется. И, возможно, с Афанасием.

Она, кажется, напряглась и нахмурилась.

— Про Хэкетта не забудь. Ты мне уже сказал, что он там тоже был.

Он пристально посмотрел ей в карие глаза.

— Верно. И мы вместе с ним познакомились с Блаженным Августином.

Возникло краткое молчание. Даже окружающий шум, казалось, приглушило. Мэри прикурила сигарету.

— Мик, — начала она серьезно, — какова цель всей этой чепухи? Меня посмешить?

— Вовсе нет.

— Где вы встречались с Блаженным Августином?

— Под водой, у Вико.

— Под водой?

— Да. Втроем.

— И что произошло?

— Между Де Селби и Блаженным Августином состоялся долгий и сложный разговор.

— Как они могли говорить под водой — помимо того, что один из них умер много веков назад?

— Мы были в гроте.

— Это чистое безумие, Мик. Ты же сам понимаешь.

— Мы с Хэкеттом разговаривать никак не могли, но мы там были и могли слушать — и слушали.

Вновь молчание. Чистое безумие — тем же самым слышалось сказанное и самому Мику, но из чего ему выбирать, если вообще заводить этот разговор? Он внезапно порадовался, что с ними сейчас не было Хэкетта, иначе он бы спелся с Мэри — в намеках, что он, Мик, стал жертвой морока. И вот еще что: они оба были вусмерть трезвые.

— Не порция ли виски стала основанием всей этой кутерьмы?

— Мы не пили нисколько, никто из нас. И вот что я тебе еще скажу о Де Селби…

— Уж не две ль у