— Кэрри, вы не сможете просто отшутиться, — говорит миссис Гивенс, показывая на банку с краской.

— Я и не собиралась шутить, — настаиваю я, притворяясь невинной овечкой. Но если честно, у меня всегда плохо получается общаться с начальством: по непонятным причинам я становлюсь настоящей размазней и не могу постоять за себя.

— Что же тогда вы собирались делать с этой краской?

Гивенс — это одна из тех женщин среднего возраста, на которую смотришь и думаешь: если я когда-нибудь стану такой же, лучше застрелиться прямо сейчас. Ее прическа с невероятным начесом напоминает большой куст, который, такое ощущение, может самовозгореться в любую минуту. Я неожиданно представляю Гивенс с пожаром на голове, бегущую через коридоры старшей школы Каслбери, и чуть не лопаюсь со смеху.

— Кэрри? — требовательно спрашивает она.

— Это краска для моего отца — для одного из его проектов.

— Это не похоже на вас, Кэрри. У вас никогда раньше не было неприятностей.

— Клянусь, миссис Гивенс. Все именно так, как я говорю.

— Очень хорошо. Вы можете оставить краску у меня и забрать ее после занятий.

— Гивенс конфисковала мою банку с краской, — шепчу я Мыши, когда мы входим в класс, где будет урок математического анализа.

— Как она ее нашла?

— Увидела, как я пыталась засунуть ее в свой шкафчик.

— Черт, — говорит Мышь.

— Точно. Нам придется прибегнуть к плану «Б».

— Что еще за план «Б»?

— Пока не знаю, но мы все равно должны выполнить то, что задумали, — отвечаю я. — Я что-нибудь придумаю.

Я занимаю свое место за партой и поворачиваюсь к окну. На дворе октябрь: самое время, чтобы найти идеальный красный осенний листок, отгладить его, высушить и спрятать в вощеную бумагу для гербария. Или утыкать гвоздикой хрустящее яблоко, которое потом всю зиму будет лежать в шкафу, источая приятный аромат и отпугивая моль. А может, заняться приготовлением «головы» к Хэллоуину: вытащить из тыквы мякоть и семечки, пожарить их, а затем уже в оставшейся тыкве вырезать глаза, нос и рот. Но самое главное, сейчас самое время, чтобы, написать год нашего окончания школы на крыше коровника, который стоит за школой.

У этой традиции долгая история: каждую осень несколько учеников выпускного класса залезают на крышу и краской рисуют на ней свою дату, чтобы было видно из окон школы. Обычно это делают мальчики, но в этом году с Мышью решили взять все в свои руки: почему все веселье должно доставаться парням?! Затем мы привлекли Лали. Она собирается принести лестницу, а мы с Мышью обеспечим нас краской. Потом к нам захотела присоединиться Мэгги. Она, конечно, совершенно, бесполезна в таких делах, но я решила, что и она может пригодиться — принесет выпивку и сигареты. Но Мэгги все растрепала Питеру, хотя я ее просила никому ничего не говорить, но она, судя по ее словам, не смогла удержаться. Теперь Питер заражен этой идеей не меньше нашего, хотя он и говорит, что не будет лично принимать участия, раз уж девушки все хотят т сделать сами. Вместо этого он будет стоять и руководить.

После математического анализа я иду к коровнику, чтобы еще раз все осмотреть и проверить. Ему не меньше ста лет, но стены перекрытия выглядят достаточно крепкими, а вот крыша — выше и круче, чем я себе представляла. Но нам ни в коем случае нельзя сдаваться, потому что на следующей неделе за дело наверняка возьмутся парни, а мне этого, совсем не хочется. Больше никаких упущенных возможностей. Я хочу оставить какой-нибудь след в школе Каслбери, чтобы, когда я состарюсь, я могла сказать: «Я сделала это. Я нарисовала год нашего выпуска на старом коровнике».

В последнее время старшая школа не раздражала меня, как обычно, и у меня было довольно хорошее настроение. Сегодня я надела комбинезон, сникерсы и футболку в красную и белую клетку, купленную специально для этого в витражном магазине. Я заплела волосы в косы и надела кожаную повязку. И вот я стою здесь, уставившись на крышу, когда меня неожиданно охватывает чувство непостижимого счастья и я чувствую себя героем Джона Белу, из «Зверинца». Я обегаю вокруг коровника и, когда возвращаюсь туда, откуда начала, вижу Себастьяна Кидда, который стоит и с любопытством меня разглядывает.

— Развлекаешься? — скрашивает он.

Ну да, — говорю я. Я должна была смутиться, но не сделала этого: ненавижу, когда девушки постоянно смущаются, поэтому уже давно решила, что в любой ситуации буду сохранять спокойствие, — А что насчет тебя? Тоже развлекаешься?

— Что-то типа того.

Уверена, он развлекается, но не со мной. После той ночи в «Эмеральд» от него не было ни слуху ни духу — он не позвонил, не зашел. Все, чего я была удостоена, — это брошенных в мою сторону хитрых взглядов на уроках математического анализа, в коридорах или вот сейчас, в коровнике. Я убеждаю себя, что не стоит из-за этого переживать, я ведь все равно не собираюсь ни с кем встречаться, но это не помогает мне сохранять контроль над своими чувствами каждый раз, когда он оказывается рядом. Ощущение, как тогда, когда мне было двенадцать. Даже хуже, напоминаю я себе, потому что сейчас я должна лучше разбираться в отношениях.

Я смотрю на Себастьяна, думая о том, как же хорошо, что он не может читать мои мысли, но он уже не обращает на меня никакого внимания. Он смотрит через мое плечо на двух Джен, которые поднимаются на холм, аккуратно вышагивая на каблуках, как будто они никогда раньше не ходили по траве. Их появление меня нисколько не удивляет. Две Джен повсюду следуют за Себастьяном, как два маленьких забавных прицепа.

— Посмотри-ка! — говорю я. — Вот и твой фан-клуб.

Он вопрошающе смотрит на меня, но ничего не говорит. В моих фантазиях Себастьян обладает великим, рассудительным умом. Но в реальности я ничего о нем не знаю.

Лали подъезжает к моему дому на пикапе в девять часов вечера. Мы одеты в черные водолазки, черные джинсы и сникерсы. В небе светит полная луна. Лали дает мне пиво, я включаю радио, и мы начинаем громко подпевать, пытаясь перекричать музыку. Я практически уверена, что это будет лучший поступок, который мы когда-либо совершали, самый яркий момент нашей «выпускной жизни» — момент, который мы запомним, как сказала бы Синтия Вианде.

— Да пошла ты к черту, Синтия Вианде! — кричу я без какой-либо причины.

— Пошла к черту старшая школа Каслбери! — кричит Лали. — Пошли к черту «инопланетяне».

Мы выезжаем на дорогу, ведущую к школе, со скоростью около восьмидесяти миль в час, пытаемся проехать прямо через холм по траве, но пикап буксует, поэтому мы решаем припарковаться на неосвещенной части стоянки. Пока мы вытаскиваем лестницу из багажника, я слышу предательский шум восьмицилиндрового двигателя, и рядом с нами останавливается Себастьян Кидд на своей машине.

Какого черта он здесь делает?