Среди тех фон Кейзерлингов, которые не покидали Восточной Пруссии, наиболее примечательны Гербхарт Иоганн фон Кейзерлинг, его супруга Каролина Амалия (в девичестве имперская графиня Эрбтрухзес цу Вальдбург) и её второй муж — Генрих Христиан фон Кейзерлинг (двоюродный племянник первого супруга).

Каролина Амалия, родившаяся в Кёнигсберге в 1724 году, была натурой неординарной. В имении её мужа Раутенбург (ныне посёлок Малиновка, Заповедненского сельского округа, Славского района), что в 20 километрах от Хайнрихсвальде (ныне Славск), в качестве домашнего учителя детей графа работал молодой Иммануил Кант. Там он прошёл хорошую жизненную школу, пригляделся к людям и приобрёл те самые изящные манеры, которыми впоследствии приятно удивлял всех, кто ожидал найти в нём записного кабинетного анахорета, способного по рассеянности есть рыбу с помощью ножа…

А главное — очень может быть, что именно графиня Кейзерлинг стала первой любовью Иммануила Канта. По крайней мере, он её рисовал.

А молодая красавица-аристократка, в свою очередь написавшая портрет домашнего учителя, чрезвычайно увлеклась философией. Или — философом, который был очень даже ничего: сухощавый блондин с румянцем на щеках и серо-голубыми глазами. До конца своих дней он имел право на почётное место за столом графини Кейзерлинг — и охотно им пользовался.

С Каролиной Амалией Кант, по его словам, имел «первый учёный разговор об искусстве». Она занималась живописью, переводила французские книги, писала пьесы, вышивала золотом изысканные обои, ставила в саду любительские спектакли, немного занималась естественными науками… и с лёгкостью поддерживала самые «умные» беседы. А их за столом фон Кейзерлингов велось предостаточно: первый супруг Каролины Амалии являлся членом масонской ложи.

Интересно, что эта «Ложа трёх корон» возникла в Кёнигсберге во время Семилетней войны при содействии русских офицеров. В ложу входили известные в городе купцы, высшие чиновники, профессора, студенты, книгоиздатели, аристократы… и подполковник А. В. Суворов, навещавший своего отца губернатора, и Григорий Орлов, будущий екатерининский фаворит, находившийся в Кёнигсберге на излечении после ранения.

Гербхарт Иоганн фон Кейзерлинг умер, когда жене его было 37 лет, успев подарить ей и двум сыновьям роскошный дворец на берегу Замкового пруда.

Через два года вдова вышла замуж вторично — за 36-летнего графа Генриха Христиана фон Кейзерлинга, который приходился двоюродным племянником её усопшему супругу и родственником ей самой (его покойная жена была тёткой Каролины Амалии).

Замковый пруд

Генрих Христиан получил образование в Лейпциге, Галле и Гессене. Служил в армии, сопровождал отца в путешествиях по Европе, выполнял деликатные поручения российского двора. Его брак с Каролиной Амалией был основан не столько на пламенной страсти, сколько на обоюдном увлечении изящными искусствами.

Генрих Христиан перебрался во дворец супруги, который вскоре в Кёнигсберге стали называть «Обиталищем Муз». Здесь принимали всех образованных дворян и «продвинутых» буржуа провинции.

Каролина Амалия была свободна от сословных предрассудков. В качестве гувернёра сыновей в «Обиталище» жил известный учёный Христиан Якоб Крауз («неблагородного» происхождения). Здесь часто бывал и публицист Гиппель (он происходил из бедной семьи протестантского священника и шокировал порядочных горожан своей трагической любовью к проститутке, покончившей жизнь самоубийством). Здесь ужинали музыкант Карл Готтлиб Рихтер, профессор красноречия Андреас Мангельсдорф, пианист-вундеркинд Иоганн Фридрих Райхардт (маленький мальчик, чей отец учил графиню игре на лютне).

Генрих Христиан фон Кейзерлинг был очень музыкален, а вдвоём с женой увлекался собиранием картин. Именно для того, чтобы должным образом разместить коллекцию произведений искусства, он купил соседний дом, объединил его с дворцом и перестроил во вкусе рококо. Получилось настоящее Обиталище прекрасного, где царила Каролина Амалия. Сама она, кстати, внешней красотой не отличалась, но всегда безупречно выглядела и, по свидетельству очевидцев, вплоть до своей смерти в возрасте 67 лет имела поклонников, причём некоторые из них были моложе её сыновей.

Блестящий салон фон Кейзерлингов посещали и царствующие особы — король Фридрих Вильгельм II, будущий российский император Павел… Великие учёные, артисты… княгиня Дашкова (ещё не президент Российской академии).

В 1787 году граф фон Кейзерлинг скоропостижно скончался. Графиня пережила его на четыре года. «Обиталищу Муз» пришёл конец: вскоре сын Каролины Амалии Альбрехт Иоганн Отто (второго наследника уже не было в живых) продал величественное здание за 20 тысяч талеров механику Лойалу. Тремя годами позже тот перепродал его директору банка Крюгеру за 24 тысячи талеров. У того, в свой черёд, оно было куплено за 32 тысячи талеров королём — как дворец для кронпринца. Однако уже в 1814 году там разместился штаб военного корпуса, в 1830-м здание стало использоваться под жильё командующего военным корпусом и пребывало в этом качестве вплоть до 1944 года.

Во время бомбардировки Кёнигсберга «Обиталище Муз» сгорело. А после войны его останки были традиционно разобраны на кирпич.

…Больше таких семейств, как эти фон Кейзерлинг, Восточная Пруссия не знала. И вообще — по иронии судьбы, в мировой истории так или иначе прозвучали лишь те Кейзерлинги, которые служили России. Или хотя бы как-то осознавали свою к ней причастность. Видимо, теория Гиппеля нашла, таким образом, своё подтверждение: для Кёнигсберга все блестящие личности были нестерпимо ярки, и бюргерский город или «гасил» их — или «выдавливал», а вот в России они начинали сверкать в полную силу… «купая» в отражённом свете главный город своей провинции. Так тесно с Россией связанный — и прежде всего, на ментальном уровне, — что невольно вспоминается Борис Гребенщиков. Который сказал: «В России рождаются те, кому нужно исправить карму».

А кто же тогда рождается в Кёнигсберге-Калининграде?..

«Кёнигсберг — это история преступлений Германии. Всю свою многовековую жизнь он жил разбоем, другая жизнь ему была неведома» — так писала в 1945 году газета «Правда». Хотя о том, что на самом деле всё совершенно иначе, знали даже первые переселенцы. Те самые, которые оставляли надписи на стенах усыпальницы Канта: «Теперь ты понял, что мир материален?» или «Думал ли ты, что русский Иван будет стоять над твоим прахом?». Или совсем просто: «Мы дошли до твоей могилы».