Действительно, в истории мировой цивилизации Кёнигсберг остался, прежде всего, как город, связанный с именем Канта. Больше двухсот лет прошло со дня смерти философа, но интерес к его наследию, кажется, всё возрастает. Пожалуй, ни один мыслитель прошлого и настоящего не способен в такой мере, как Иммануил Кант, объединять вокруг себя целые армии исследователей, причём не только узких специалистов, «производящих» работы по разным темам кантовской философии.

Об этом странном человеке известный немецкий поэт Генрих Гейне сказал: «Изложить историю жизни Канта трудно. Ибо не было у него ни жизни, ни истории…»

Да, этот учёный, ни разу не покидавший Восточной Пруссии (и всего три раза в жизни выезжавший за пределы Кёнигсберга, чтобы поучительствовать в «медвежьих углах» провинции), этот, казалось бы, воплощённый анахронизм и сегодня, в XXI веке, является вдохновителем, а иногда и равноправным участником многих ультрасовременных дискуссий. Глобализация, соблюдение прав человека, стремление к всеобщему миру, человек как «абсолютная ценность» (тезис, несовместимый с религиозным фанатизмом) — вот лишь краткий перечень кантовских тем, актуальных для современного общества.

Парадоксально, но факт: личная жизнь Канта, сосредоточенная внутри его тесной «малой родины», протекавшая (по крайней мере, внешне) без кризисов и драматических всплесков, — гораздо интересней, чем жизнь иного записного ловеласа или бретёра, всегда готового к дуэли «на десяти шагах».

Кант родился в городе, который считался довольно большим, хотя на самом деле всё ещё был «собранием маленьких городов». Ещё в 1709 году (за пятнадцать лет до того, как будущий «господин профессор» появится на свет в семье небогатого многодетного шорника) стены, ворота и рвы с водой разделяли Альт-штадт, Кнайпхоф и Лёбенихт — и каждая из общин ревностно наблюдала, чтобы сосед не ущемил её территориальных, административных и судебных прав.

А когда король распорядился разрушить ворота Крумме-Грубе, отделявшие Альтштадт от Лёбенихта, жители обоих «свободных городов» резко этому воспротивились, утверждая, что «это неизбежно приведёт к большим ночным беспорядкам из-за шныряющих вокруг пьяных бродяг, а также придётся опасаться многочисленных краж и тому подобных преступлений».

Правда, король — практичный и бережливый Фридрих Вильгельм I — настоял на своём. В 1724 году Альтштадт, Кнайпхоф, Лёбенихт и примыкавшие к ним свободные поселения были-таки объединены. В один административный аппарат слились магистраты и суды; появилось общее управление городом, бастионные укрепления повсеместно приговаривались «под снос»…

Но Кёнигсберг оставался глубоко провинциальным. В трёх старых городах узкие, крытые черепицей дома стояли плотно друг к другу на тесных улицах, за каждым домом был сад, в стороне — склад для дров. При многих домах имелись и приусадебные участки. Улицы, по выражению одного из побывавших в Кёнигсберге французских путешественников, «извивались как ленточные черви» — беспорядочно, во всех направлениях. Удаление мусора и сточных вод ещё не практиковалось. Ящики с навозом только-только начали убирать с улиц (вплоть до конца XVII века их вообще выставляли перед домами, а потом — не одно десятилетие! — они «украшали» собой дворы и углы). Свиньи беспрепятственно резвились в центре города.

Первое, весьма скромное, освещение было введено в 1731 году — через семь лет после рождения Канта. До этого в тёмное время суток ходить по Кёнигсбергу было рискованно: припозднившегося путника могло «занести» в канаву; он мог упасть носом в грязь, запнувшись о лежащую поперёк дороги бродячую собаку; его могли облить помоями из окон… А главное — кому-то он мог прийтись не по нраву, потому что «свои в это время по домам сидят». А с чужими, которые по улицам шастают, — разговор короткий.

«Добрые старые пытки» ещё господствовали в судейском делопроизводстве. А общинная виселица будет ещё целое столетие маячить перед Россгартенскими воротами, слева от Кунценерштрассе, по направлению к Кранцу (ныне Зеленоградск).

…Улицы (если не целые районы) заселялись преимущественно представителями одной нации или одной профессии. В Форштадте, где родился Кант, в основном жили сапожники, пекари, старьёвщики, игольщики, парикмахеры, сыромятники, жестянщики, пуговичники, торговцы пряностями, хозяева постоялых дворов — короче, мелкие ремесленники. Согласно семейному преданию, предки Канта происходили из Шотландии. Фамилия их писалась по-разному: Канд, Кант, Сант, Кандт… Много позже дотошным биографам удалось установить, что прадед Канта родился в Курляндии, в местечке Прекуле, которое нынче находится на территории Латвии. Шотландские корни оказались не более чем мифом. Который, впрочем, льстил Канту.

Мать Канта, Анна Регина, была на четырнадцать лет младше своего мужа, но жила с ним «мирно и в благочестии». Позже Кант говорил друзьям: «Никогда, ни разу я не слышал от моих родителей чего-нибудь неприличного, никогда не видел чего-либо недостойного».

Анна Регина была очень набожной женщиной. Но, назвав сына в честь святого Иммануила (дословно имя обозначает «С нами Бог!»), она, уже потерявшая двоих детей, не стала уповать лишь на промысел Божий. Видя только один путь к спасению мальчика, с первых месяцев жизни имевшего хилое здоровье, она начала усердно закалять его и требовать от своего «Манельхена» (так ласково называли маленького Иммануила) выполнения физических упражнений и соблюдения строжайшего распорядка дня.

Почему из девяти детей именно «Манельхен» стал материнским любимцем? Может, потому что он больше, чем другие дети, был похож на неё внешне? Или потому что он, слабосильный, застенчивый, рассеянный, казался ей совершенно неприспособленным к жизни в мире, где и здоровому, крепкому трудно? А может, она, женщина умная и, судя по всему, незаурядная, поняла, что ей выпала великая честь стать матерью Гения?..

Так или иначе, Анна Регина настояла на том, что Иммануила — единственного из всех! — отдали учиться в Фридрихсколлегиум — Пиетическую школу, которая находилась на Ягерштрассе (теперь это начало улицы 9 Апреля). Церковной школы при госпитале Святого Георга, куда Иммануил начал ходить, когда ему исполнилось шесть лет, Анне Регине показалось мало.

И хотя муж её с трудом тянул оплату за обучение сына в учебном заведении, считавшемся привилегированным, — Кант оставался в «пристанище пиетистов» вплоть до поступления в университет.

Занятия в Коллегии Фридриха начинались в семь утра, но школьники должны были находиться на месте ещё до шести. Полчаса они молились, потом шли уроки — до четырёх часов пополудни… Перед каждым уроком читалась молитва. Занимались много и напряжённо. Изучали математику, богословие, музыку, греческий, древнееврейский, французский, польский, латынь…