class="p1">Все посмотрели на мало примечательную, сливающуюся с лепниной на стене, дверь. Не все знали, что это за проход, но уверились — император там.

— Прочь! — визгливый голос раздался из-под большой кровати с балдахином. — Пошли прочь, изменники!

Все опешили. Сам факт того, что император под кроватью, смущал, но давал осознание, что монарх слаб, он трус, он прячется. У многих отлегло, страхи уходили.

— А что с голосом, ваше величество? — язвительно спросил Беннегсен.

— Ваше величество, позвольте засвидетельствовать вам наши верноподданические чувства! — с усмешкой сказал Дерибас.

— Ваше величество, выходите оттуда! Вам помочь? — спросил Николай Зубов.

— И я засвидетельствую… ик… — разморенный в тепле, Яшвиль казался более остальных, пьяным.

— У меня револьвер, я буду стрелять! — раздался вновь голос из-под кровати.

— Голос… это государь? — спросил дрожащий от страха Аргамаков, который все же нагнал главных заговорщиков.

Но его не услышали, пьяные, а в тепле бунтовщиков еще больше развезло, заговорщики взяли ширму, сложили ее и попробовали провести под кроватью. Выгоняя государя, как словно кота шкодливого.

— Ты-тыщ! — прогремел выстрел и Зубов упал, но не сраженный пулей, она ушла в потолок, прошив кровать.

Николай Александрович рухнул от неожиданности, другие заговорщики попятились к двери.

— Ваше величество, а вы не думаете, что мы сейчас вас и пристрелим? Лучше выходите! Предстаньте перед нами, будьте мужчиной и рыцарем, не позорьтесь, — попятившись назад, говорил Беннигсен.

— Дрянь! Как смеешь ты? Вы зачем пришли, я аудиенцию не давал в столь поздний час. Завтра приму, — вновь раздался крик под кроватью.

— Это вообще он? — спросил Аргамаков, Беннегсен, до того мало общавшийся с императором, тоже задумался над звучанием голоса, но отринул сомнения.

Во время волнения у многих меняется и голос и сам человек перестает походить на себя прежнего.

— Зимний дворец под нашим контролем. Сейчас все посты занимают верные нам люди. Помощи не будет. Выходите, будьте же мужественны, мне стыдно, что вы были моим императором, — сказал Дерибас.

Беннегсен даже с уважением посмотрел на этого человека, ранее считав, что Осип Дерибас только и умеет, что воровать. Впрочем… не умеет, так как настоящий вор крадет тихо, а об воровстве Дерибаса знают многие. Но сейчас он все правильно сказал.

— Я вылезу. Но сперва ответьте, вы решили убрать меня и поставить Александра? Убить? — допытывался «голос» из-под кровати.

— Да, дьявол вас побери! Вы никчемный человек. И я буду стрелять, если вы не выйдете. Считаю до десяти! — кричал генерал Беннигсен. — Эн… до… куа…

* * *

Петербург. Английская набережная марта 23.30

Мы с Павлом Петровичем стояли за закрытой дверью, что вела в покои фаворитки, которой сегодня во дворце не было, и смотрели в обзорные глазки. Такие были тут ввинчены недавно, но ранее мной изобретены и уже готовится производства такого устройства. Ничего же сложного, лишь увеличительное стекло.

Мой человек, спрятавшийся под большой кроватью в спальне императора, пытался разговорить заговорщиков, Павел хотел убедиться, что заговорщики пришли именно убивать его, как будто и до того не было ясно. Но слово монарха — закон для меня.

— Начинаем? Пора, ваше величество! — сказал я с нажимом.

— Эн, до, куа, — отсчитывал на французском языке Беннигсен.

— Я убедился. Действуйте! — сказал император и я протянул ему затемненные очки, такие, как были у всех моих людей.

Павла Петровича аккуратно оттерли от двери и вперед вышла десятка бойцов, которых два года учили делать то, что нынче предстоит совершить.

— Вперед! — скомандовал я.

Дверь резко открылась, на пол полетели сразу пять шумо-световых гранат. Магний уже знали в этом времени, создать такое оружие оказалось не сложным.

— Ба-бах-бах! — прозвучали взрывы, оповещающие так же и вторую группу захвата, что нужно действовать и им.

Это оповещение для всех трех сотен стрелков, которые расположились во дворце и ждут своего часа. Они в комнатах, в подсобных помещениях, вся прислуга во дворце — это мои стрелки. Пора начинать контрреволюцию!

— Всем лежать, мордой в пол! Работает Императорская Стража! — закричал я, со всей свой дури влепив Николаю Зубову в челюсть, подбежал к уже стоявшему уже на коленях, Беннегсену, и с ноги прописал генералу в голову. — Это тебе еще и за моих калмыков, которых на убой послал.

Я попал в эпоху шагоходов и собираюсь спасти мир. Но в моём экипаже одни девушки! Отвлекают от миссии!

Боевые роботы, горячие красотки и улётный юмор! https://author.today/reader/393671/3650306

Глава 5

Глава 5

Петербург. Зимний дворец. 0:10

Павел Петрович бился в истерике. Слова «за что» и «как вы посмели» в разных предложениях прозвучали уже раз двадцать за полчаса. Император проходил между связанными заговорщиками и пробовал со всеми по очереди разговаривать, периодически требуя от приставленного к нему лакея, высунуть кляп изо рта очередного подлеца, а после заткнуть рот уже не самой чистой тряпкой.

Остановить это безумство было сложно, и я понимал, что начни я увещевать перепуганного, все лишь человека, которым и был Павел, бессмысленно. Ничего человеческого ему не чуждо, более того, у государя еще больше эмоций, чем у многих знакомых мне людей.

Заговорщики большей частью протрезвели, они просили сперва отношения по чести дворянской и не сметь вот так… мордой в пол и с грязной тряпкой во рту. Однако, уже начинали понимать, что на дворянские вольности всем тут наплевать, тем более императору, так что начинали клянчить снисхождения, мол не хотели, и вообще «мы же только поговорить».

— Я тебе, дрянь, оставил все земли, не пожелал трогать, как зятя Суворова, оставил в покое, а ты… За что? Как ты посмел? — кричал Павел Петрович, склонившись над лежащим связанным Николаем Александровичем Зубовым.

Пнув тростью в бок Зубова, государь переметнулся к Дерибасу, в очередной раз пеняя тому, что не просто простил кражу полумиллиона, а и повысил в чине, дал большую должность. Осип Дерибас уже просил прощения, умолял, ссылался, что бес попутал. Вел себя униженно и недостойно, может, только чуть лучше, чем Никита Панин.

А вот Беннигсен… Скотина он. Когда император повелел вынуть у немца кляп изо рта, плюнул Павлу на сапоги. Это перебор по всем понятиям, просто урон чести для Леонтия Леонтьевича, однако, можно его уважать и даже смазать кол маслицем перед посадкой, от принципов, мерзавец, не отказался.

Диалоги с государем были