Петрович застыл словно изваяние. Его глаза заблестели и стали быстро наполняться влагой. Самодержец сильнейшего в мире государства стоял и плакал. Одинокие две дорожки, прочерченные слезами, стекающими по глазам человека с тяжелой судьбой, говорили о предстоящем одиночестве того, в подданстве которого миллионы людей. Можно быть императором, являться богатейшим человеком, но при этом оставаться глубоко несчастным существом с поломанной судьбой.

Павел прекрасно понимал, что сейчас, как только он получит неопровержимое доказательство того, в чем признаться себе не может, образуется черта, что определит «до и после». Он вновь, когда, по сути, от него отказалась мать, как после того, как была беспардонно отнята у него первая любовь, а после умрет от родовых мук первая жена, изменявшая с лучшим другом, обретя семью, он вновь остается один.

— Ваше величество, позвольте совет, — сказал я, понимая причину такого поведения Павла.

— Чего уж там, вы и так уже насоветовали мне… Впрочем, и обвинить вас хочется, да не в чем, лишь только сказать «спасибо», — достав платок и вытирая слезы сказал Павел.

— Ваше «спасибо» — это намного больше, чем доброе поместье или завод, чин. А совет мой таков: не думайте о худшем! Растворитесь в любви тех, кто вас действительно любит, — сказал я и чуть было не дернулся по дружески обнять государя.

Уж сколько времени прошло, как я в этом мире, а старые привычки и модели поведения нет-нет, да и выскочат.

— Ну же, чего стоим? Пора и делом заняться, — Павел старался казаться бодрым и было видно, что стеснялся приступа слабости. — Мои верноподданные, ваши, Михаил Михайлович, люди, уберутся ли, а то здесь слишком много мусора, будто в конюшне с дурной обслугой.

Сказав это, Павел пнул ногой связанного князя Яшвиля.

— Как только, ваше величество, решим дела во дворе, сразу же отправим заговорщиков в Петропавловскую крепость, — сказал я и указал жестами Степану проверить, что происходит за дверью.

Сам же препроводил государя к потайной двери. Такие я установил правила: когда открывается главная дверь, государь должен быть за потайной. За дверью все было штатно и попыток проникнуть в императорскую спальню больше не осуществлялось, по крайней мере, последние минут семь.

— Готовы к выходу? — обратился я к командиру группы захвата, которая перехватывала всех потенциальных цареубийц.

— Прошу, ваше превосходительство, обождать несколько минут. Послал разведку, — ответил командир группы.

— Я уже Северина послал. Мы пойдем через дальнюю лестницу. Выдели мне только еще десять бойцов и продолжай делать то, что и делал. Укладывать цареубийц можешь в спальне государя. Но выдвигайтесь ко входу, скоро там представление будет, — отдал я приказ и вернулся в ту самую спальню.

Через четыре минуты я давал последние… крайние… инструкции «пожелавшим» сотрудничать Палену и Панину. Выглядели он, конечно, так себе, но следов прямого насилия видно не было, а любая нервозность может быть списана на волнение по факту смерти императора.

— Заходите к наследнику, сообщаете об убийстве императора и спрашиваете его о намерениях царствовать, — резюмировал я инструктаж.

— Государь, коли сделаю это, жизнь мне и моим родным сохраните? Не верю я Сперанскому, лишь вашему честному слову верю, — сказал бывший фаворит, бывший генерал-губернатор Петербурга.

А эта скотина еще пытается подорвать мою репутацию перед императором.

— Мэрдэ, — выругался император и добавил. — Если Сперанский пообещал, то пока я ему доверяюсь.

Меня не смутило слово «пока». Надеюсь, про мудрость, гласящую, что нет ничего более постоянного, чем временное, люди не лгали. Между тем, спорить, что-то доказывать не было ни времени, ни желания.

— Выход! — скомандовал я и мы прошли через потайную дверь, еще два небольших помещения, вошли в спальню императорской фаворитки, проследовали дальше.

Разведка доносила, что серьезных скоплений условного врага возле покоев наследника престола не обнаружено. Там был лишь пост охраны из гвардейцев. Рядом же стояли четверо лакеев, моих людей. И охрану пройти, как я думал, можно и без захватов, драк. С нами император, а впереди идет генерал-губернатор, вице-канцлер, да и я, обер-гофмаршал. Такому представительству перечить не должны, даже если не показывать Павла Петровича. Ну, а решатся гвардейцы поспорить, так тактика «мордой в пол» уже отработана.

Все, кроме Панина, двигались решительно, без сомнений. Лишь этого нытика приходилось подгонять, порой, так и толчком в плечо. Были опасения, что именно бывший вице-канцлер завалит операцию. Но пускать к Александру только одного Палена я посчитал неправильным. Нужно хотя бы несколько человек.

— Стоим! — скомандовал я, когда до покоев наследника оставалось пройти одну комнату. — Миша, смотри за ними!

Подполковник Михаил Иванович Контаков был со мной в этом деле. Он не принимал участия ни в захвате основных заговорщиков, ни в отлове дополнительных. Не нужен он был и для того, чтобы поднимать в штыки верных императору гвардейцев, просто потому, что Контаков там неизвестен. Но вот создать намек на массовость в глазах наследника, Миша очень даже подходил. Подполковник — звание, которое позволяло быть в деле заговора что-то вроде силового прикрытия. Миша может, если надо и среагировать правильно на нестандартную обстановку, револьвер его взведен и готов к бою.

Я посмотрел на тяжелодышащего императора, он молчал.

— Вперед! — скомандовал я.

Пален обернулся, посмотрел на меня, ухмыльнулся и сказал:

— А ты, молодец, по трупам идешь. Нужно было тебя добивать в Петропавловской крепости, но… удачи вам, не загубите Россию, я ведь ее люблю.

— Господин Пален, сделайте, что требуется и останетесь жить, у нас будет еще возможность поговорить на допросах, — сказал я.

— Вы дали слово о неприкосновенности моей семьи, — напомнил мне Пален, а я не стал спорить о том, что такого слова я ему не давал.

— Идем! — скомандовал я и сам первым открыл дверь, ведущую в комнату перед спальней.

— Стоять! — прокричали гвардейцы, извлекая шпаги.

— Опустить оружие! — жестким тоном скомандовал Пален.

— Э… ваше высокопревосходительство, но… его высочество ждет вас, но вот господин Сперанский… — мямлил поручик Семеновского полка.

— Он останется здесь, а господин вице-канцлер и этот офицер пройдут со мной, — сказал Петр Алексеевич Пален.

Генерал-губернатор говорил так, что не оставалось сомнений, что не тварь дрожащая, а право имеет. В какой-то момент мне даже стало несколько жаль, что такой характер, что такая личность, умный и решительный человек оказался по другую сторону баррикад. Не знаю, ужился ли бы я с Паленым, если все