Раздвигаю кусты сирени и спотыкаюсь от неожиданности: сегодня занято даже мое любимое бревно. На нем, расправив плечи и уставившись в пустоту, неподвижно сидит Волков, и влажный майский ветер треплет его светлую челку.

Заметив меня, он отмирает, часто моргает, накрывает лицо ладонями и устало трет веки.

Хоть он и редкостная скотина, но все в его облике кричит о сломленности и боли — я улавливаю ее шестым чувством и ощущаю так же остро, как свою.

— Вань, что с тобой? — я натурально паникую и не знаю, куда деть руки. — Могу я чем-то тебе помочь?

Он поднимает голову, молча пялится черными дырами своих непроницаемых, жутких глаз, и между нами снова возникает та хрупкая невидимая связь, напоминающая волшебство…

— Да нет, я в норме, — неожиданно спокойно поясняет он. — Просто… сегодня ДР у одного хорошего человека.

— Больше смахивает на поминки… — помявшись, я все же решаюсь сесть рядом, и знакомый аромат кофе и карамели туманит мозг.

— Ну, или так, — соглашается Волков. — Можно сказать и так.

— Горюешь оттого, что не пригласили?

— Горюю оттого, что уже никогда не пригласят.

Испуганные мысли пускаются в галоп. А что если… наплевать на нашу войну и прямо сейчас куда-нибудь его увести? Без Илюхи, без Инги, без перетягивания ненужного внимания на себя, без надоевших условностей и масок. Неподалеку есть место, которое ему точно понравится… Я сжимаю кулаки и мучительно подбираю слова, но он резким нервным жестом смахивает что-то с левой щеки, встает и подмигивает:

— Бывай, Ходорова. С наступающим.

* * *

Глава 12

Опьяняющий запах черемух и не воплотившееся в реальность намерение схватить Ваню за руку напрочь отключают мой здравый смысл.

Волков уже в десятке шагов от импровизированной скамейки, одергивает пиджак и поправляет ворот рубашки, и меня скручивает приступ панического страха — если он уйдет, мы уже не сможем нормально общаться. И даже то, что он обнаружил мое тайное место для медитации, а я застала его здесь со снятой броней и в полном раздрае, вдруг воспринимается мною как знак свыше.

Пока все еще окончательно не похерено, я вскакиваю и окликаю его:

— Вань, подожди!

Волков оборачивается.

— У тебя есть пара минут? Надо поговорить. Это важно!..

— Окей… — он вразвалочку возвращается и опускается на бревно, я плюхаюсь рядом.

В его взгляде нет вражды или надменности — только немой вопрос и терпеливое ожидание, и от повисшей тишины закладывает уши. Сердце мечется в груди, мне до ужаса жалко себя, и в горле першит от осознания: этот отстраненный бледный парень стал для меня самым желанным трофеем…

— Так о чем поговорим, Лер? — напоминает Волков, и я выдыхаю:

— Скажи… Если я не вхожу в круг твоих интересов, зачем ты все время подставляешь меня?

— Споры о методах и точках зрения — это не подстава, а научная дискуссия.

— Но ведь сочинение для Бобковой написал ты! Ты решал за нее те гребаные задачки, ты воспользовался родством с Анной Игнатовной, договорился с новым директором, и Ингу назначили ведущей праздника, а меня задвинули на десятый план!

С каждой моей фразой его лицо каменеет, а я вдруг начинаю сомневаться в собственной адекватности.

— Лер, у меня даже близко нет такого влияния. И не настолько прокачанный уровень знаний, чтобы делать домашку за Ингу. Ты сама провозгласила себя лучшей. Но, объективно, это не так.

— А кто тогда лучший? Инга твоя? — Я огрызаюсь, однако он остается невозмутимым:

— Да. У нее просто не было возможности себя показать. Она сама все это делала, и классная по собственной инициативе решила ее поощрить. Она рубит в большинстве предметов и много читает. А еще она добрая и прикольная — у меня было время многое с ней обсудить и узнать, чем она живет.

В груди печет от невыносимой досады, и я усмехаюсь:

— До тебя эта уродка пикнуть не смела, а теперь обнаружила суперспособности. Только активизировались они почему-то после твоего появления в школе.

Волков морщится, будто от меня завоняло чем-то отвратительным, и я, кажется, тоже улавливаю этот душок.

— А ты не догоняешь, почему, да? Не догадываешься, что все боялись лишний раз высунуться, чтобы ненароком чем-то тебя не задеть и не спровоцировать проблемы с троицей этих отморозков⁈ Может, расскажешь, как они передразнивали ее, орали и не давали ей отвечать? Или как ты за любое непослушание топила в толчке ее вещи?

Он так близко, что запросто мог бы меня обнять, но вместо этого лезет в мою наглухо замурованную душу и пытается вывести на чистую воду, а я не готова к такому повороту событий.

— Рюмин твой — красавчик? — Волков до хруста сжимает кулаки. — А считают ли так бедные пацаны из младших классов, с которых он трясет деньги? А, может, ты красотка? Особенно когда бьешь и унижаешь девчонок, проходишься по их внешности и пускаешь грязные сплетни?.. Я никого ни к чему не принуждаю, но, как только появилась альтернатива, многие люди предпочли дружить с нами. Не задумывалась о причинах такого выбора?

Я застываю с открытым ртом и наконец понимаю, какой природы перемены привнес в нашу школу Волков. Он научил ребят не бояться. Жизнь большинства наладилась, что-то рушится только внутри меня… А он, глядя в упор, продолжает:

— Ты присвоила себе право решать, кто достоин счастья, а кто — нет. И тебя жестко триггерит, когда успеха добивается кто-то другой. Вы установили здесь гнилые порядки, но я уже видел такое в масштабах отдельной школы и подписываться под ними не собираюсь.

Каждое его слово здоровенным гвоздем вонзается в мою спящую совесть. Лера-заноза корчится в муках, и забитая маленькая Лерочка, сгинувшая в толще лет и памяти, оживает и затравленно выглядывает из темного потайного угла… Но стерва во мне не сдается, и я аплодирую:

— Браво. Вот это речь. Ты еще и душнила сотого уровня! Ты снова пытаешься достать меня и втоптать в грязь. Тебя это заводит, Волков?

— Пока достаешь меня только ты, — сокрушенно вздыхает он. — Видит бог, я к тебе не лез. У меня своих проблем по горло. Мне нужно помогать маме ухаживать за бабкой, нужно доучиться и больше не вляпываться в дерьмо. В моих планах нет романтики. А уж тёрок с кем-то — и подавно. Ты