Пока машина грелась, а бабушка курила рядом, я сказал Каналье:

— Нужно узнать, как взять землю в аренду под мастерскую. Будем расширяться.

Каналья посмотрел с уважением, присвистнул. Я продолжил:

— Можно арендовать еще один гараж, но хотелось бы независимости. Можешь узнать, что для этого нужно?

— Капуста, — усмехнулся он.

— Это как раз понятно, деньги есть. Сколько, кому и под какие гарантии. Ну а место сам присмотри, ты в этом разбираешься лучше меня. Сможешь?

— Моя девушка работает в администрации, — сказал он, — будет полегче. Надеюсь, будет полегче. — Каналья задумался и погрустнел. — Она проела мне плешь за то, что я уехал, оставил ее одну.

— Значит, надо задобрить дракона, — улыбнулся я. — В машине куча товара, купленного на мои деньги. В смысле, вещей, колготок и прочего, шоколад есть. Выбери ей что-нибудь. Девушка с тобой та же, которая приходила в гараж?

— Другая, — погрустнел Каналья и добавил: — та условие поставила: или женимся, или до свидания, хотя я сразу сказал, что в ЗАГС не хочу.

Бабушка уселась сзади, хлопнула дверцей и скомандовала:

— Поехали!

Наблюдающий за нами Василий помахал рукой. Утопая в снегу, «Победа» покатились к трассе. Когда вырулили на нее, бабушка попросила:

— Лёша, веди аккуратнее, а то на серпантине слетим с дороги.

— Конечно, Эльза Марковна!

Ехал Каналья очень медленно, в повороты входил плавно. Полоса, ведущая в город, была укатана, мы шли по колее, а вот в обратную сторону никто не ездил уже много часов, она превратилась в огромный сугроб

— Не получится, наверное, — вслух рассуждал Алексей. — Если это там, где я думаю — сто процентов не поднимемся. Придется обратно пешком. Все утеплились? Я — да.

Бабушка была в кроличьей шубе и шапке, я — в ватнике, в котором катался с горки.

Наконец мы доехали до спуска и начали тихонько скатываться. На поворотах бабушка каждый раз зажмуривалась и вцеплялась в дверную ручку. Наконец машина вышла на ровный участок под уклоном. Съезд с горки на горку — и тот самый участок, который никто не мог преодолеть. Уклон — градусов сорок пять. Протяженность — метров сто. Большая часть подъема была заснеженной, шины раскатали до льда лишь двадцать метров в самом начале.

Мой водительский стаж говорил, что с цепями есть вероятность подняться. Просто в нашем городе мало кто на зиму меняет резину.

— Туда-сюда мотаться не буду, — резюмировал Каналья. — И так видно, что с разгона влетим аж бегом.

— С разгона⁈ — В голосе бабушки прозвучала угроза. — Не позволю! Эта машина — память о Николае! Никакого разгона! Никакого «бегом»! Если разобьешь машину — пристрелю!

— Нет угрозы, — уверил ее Каналья. — Поверьте моему опыту, Эльза Марковна.

— Поднимемся, — поддержал я компаньона, но подумал, что абсолютной гарантии нет.

Подъем наверх будет экстремальным, и бабушка испугается. Машину может занести на встречку, но там пусто; и на обочину, но снег не даст нам сорваться или удариться об отбойники.

Чуть дальше от подъема на широкой обочине стояли машины, больше похожие на сугробы, их водители не смогли попасть домой и отправились пешком, как дед.

Чем ближе к городу, тем меньше было снега. На кольце его выпало хорошо если по щиколотку, срывались редкие снежинки, наверное, в наше село он и вовсе не дошел. Развернувшись по сплошой, Каналья направил «Победу» к гаражу.

Припорошенный снегом дедов темно-зеленый «Москвич» стоял прямо напротив ворот. Каналья припарковался, едва не упершись в него бампером. Я достал ключ от дедовой машины, Алексей пошел открывать гараж.

— Я предлагаю не рисковать, — сказала бабушка, оставшись в салоне.

Каналья со скрипом приоткрыл ворота, просочился наружу и с задумчивым видом обошел «Москвич». Бабушка опустила стекло и повторила свою просьбу.

— Давайте назад поедем на машине деда, только цепи на колеса наденем, — предложил я, открывая дверцу «Москвича» со стороны водителя. — Гайцов на дороге точно нет. А разницы никакой, на чем ехать, заодно и все подарки отвезем. Дед разрешил.

— Как эта колымага такой путь проделала, — задумчиво проговорил Каналья, уселся на место водителя, завел мотор, еще раз обошел машину, прислушиваясь к звукам, и вынес вердикт: — На лицо ужасные, добрые внутри. Снаружи хуже, чем внутри. Ну что? На «Москвиче»?

— Все равно мне не нравится идея штурмовать ледяную горку. — Ответ бабушки можно было расценивать как утвердительный.

— Но в салоне завалы, — сказал Каналья. — Мешки, сумки, коробки. Мы не влезем. Все равно часть товара надо оставить, забрать только самое ценное.

Я пересел за руль «Победы», отогнал ее на дорогу, освобождая дорогу «Москвичу», и вернулся, готовый к бесконечной ревизии наваленного на заднем сиденье товара, однако обнаружил, что дед подписал мешки маркером: «Трусы, носки, колготки», «Шоколад. Жвачки. Заколки». «Кофе. Джинсы. Кофты». Здесь же лежала сумка с подарками в цветных упаковках. Автозапчастями он забил багажник.

Вскрыв мешок с колготками, я выбрал одни для Канальи, мы вместе запихнули его в багажник. Два мешка поставили вертикально, освободив место для бабушки, коробки переместили на пол, в ноги. Сумку с подарками я взял на руки.

Каналья поменял машины местами, закрыл «Победу», и мы поехали назад.

Когда приблизились к ледяному склону и Каналья начал разгоняться, бабушка воскликнула:

— Что ты делаешь? С ума сошел! Тут же снег, занесет. Тормози! Немедленно тормози!!!

Ее страх передался мне, и я вцепился в сиденье, а Каналья, улыбаясь, ответил:

— Доверьтесь профессионалу. Просто закройте глаза. Сами поймете, когда будет можно их открывать.

Бабушка подергала ручку, выругалась, закрыла глаза со словами, что мы доведем ее до инфаркта. «Москвич» стремительным корытцем несся к подъему. Скорость начала казаться недопустимой, хотя спидометр показывал 60 км/ч., но дорогу автомобиль держал.

— Там всего двадцать метров сложные, — утешал нас Каналья, — а дальше проще, цепи будут вгрызаться в снег. Главное наверх въехать, на пригорок, дальше вниз — снова вверх, там уклон меньше, вытянем.

Зажмурившись, бабушка беззвучно шевелила губами — молилась, мне и самому было не по себе. Из той, другой жизни я помнил, что, когда сам за рулем, не так стремно. Да, Каналья — суперпрофи, но жизнь-то — моя, а машина — дедова…

На скорости машина влетела на лед, и ее чуть повело. Бабушка ахнула и схватилась за сердце. Каналья вцепился в руль. Казалось, я слышал, как хрустит лед, сминаемый цепями, а может, так оно и было. Инерция толкала машину наверх, задние колеса пробуксовывали и норовили ее развернуть. Время тянулось невероятно медленно.

— Давай, родимый. Тужься! Тужься, чуть-чуть осталось! — подбадривал «Москвича» Каналья.

— Рожай, — пробормотал я, вжимаясь в кресло, потому что справа был отбойник и обрыв.

— Ну! Ну! — Каналья давил