Вопреки моим самым худшим ожиданиям, наши разведчики, отправленные наблюдать за окрестностями, ничего особенно неожиданного не докладывали. Они проехались по дороге почти до предместий Вестина, но выдвижение неприятеля пока замечено не было. Хотя, на окраине городка разведчики увидели большой французский бивак с многочисленными кострами, в свете которых виднелись в темноте палатки и лошади. Вот только, близко наши, разумеется, не подъезжали, заметив издалека силуэты вражеских всадников, патрулирующих местность вокруг своего военного лагеря. И потому, сколько именно там остановилось французов, определить точно в темноте не представлялось возможным.

Тем не менее, известия от нашей разведки можно было считать утешительными. Все указывало на то, что французы не собираются атаковать нас прямо сейчас. И оставалось надеяться, что они переждут темное время, начав выдвижение в нашу сторону лишь с рассветом. Так что ничего угрожающего пока не происходило. И наши силы продолжали благополучно переправляться, беспрепятственно уходя в сторону Здешова. Но, я по-прежнему ощущал напряжение, предчувствуя неизбежное столкновение с французами. Мысли о маршале Мюрате не давали мне покоя. Этот наглый сын трактирщика, сделавший головокружительную карьеру у Наполеона, проявил себя в военном деле хитрой бестией. И от него можно было ожидать любых неприятных сюрпризов.

Я вышел проверить позиции нашей артиллерии, расставленной возле переправы. И взгляд мой метался между пушками, огнями костров и темным горизонтом, за которым скрывались грозные силы французов, готовые обрушиться на нас. На переправе пока все шло своим чередом. Но, я понимал, что за временным спокойствием может скрываться буря, и каждая минута ожидания словно бы натягивала внутри меня тугую струну, готовую, казалось, порваться. В этот момент я еще раз вспомнил о прекрасной баронессе, которая полагалась на меня, на мою решимость и мужество. Я для нее был не просто военным, а единственным любимым защитником. И понимание этого придавало мне сил. Я знал, что ради Иржины смогу преодолеть любые трудности. В этот момент в моем сердце зародилась решимость: что бы ни случилось, я буду сражаться за эту женщину до конца.

Эвакуация из чумного монастыря продолжалась успешно, когда разведчики принесли тревожные вести, что французы все-таки активизировались и, вроде бы, собираются выдвигаться из своего бивуака, несмотря на темноту. И я ощутил, как сердце забилось быстрее. Весть о приближении французов была как холодный душ, обрушившийся на меня в тот момент, когда я уже начал надеяться на мирную ночь. Впрочем, я с самого начала знал, что маршал Мюрат не просто так отправлял своих разведчиков в нашем направлении. Его умение маневрировать на поле боя, как и талант обманывать противника разными уловками, как и знаменитое фанфаронство и позерство Мюрата, стали легендой, которую помнили и в двадцать первом веке. И вскоре мне предстояло столкнуться с этим знаменитым военачальником, командовавшим резервной кавалерией Наполеона, в смертельной схватке.

Я поспешил к своему командирскому шатру и разбудил Федора Дорохова. Поручик как раз проспался после попойки, и выглядел гораздо лучше. К нам присоединились и австрийские офицеры, которых прикомандировал к нашему отряду граф. Озаренные теплым светом пламени походной печурки, лица четверых австрийских офицеров, присланных нам в помощь графом Йозефом вместе с двумя полнокровными ротами австрийских солдат, с артиллеристами и стрелками, выражали волнение, но и решимость. Каждый из них понимал, что предстоит весьма непростое дельце.

Я удивился, увидев среди них барона Вильгельма фон Бройнера и, заметив мое удивление, этот рыжий майор сказал мне:

— Я не хочу, чтобы вы, князь, подумали, будто бы я трус. Я поразмыслил о том, что произошло. И я чувствую себя неловко после той попойки. Но, я не желаю выглядеть в ваших глазах негодяем. Потому я сам вызвался добровольцем, чтобы поступить в ваше распоряжение и прикрывать переправу вместе с вами, вопреки мнению моего дядюшки, который опасается за мою жизнь, словно заботливая мамаша. Он сам уже пересек реку и едет в Здешов со своими почтовыми голубями. Мы же здесь для того, чтобы удерживать переправу до тех пор, пока и войска эрцгерцога Фердинанда не перейдут по мосту на другой берег. Сейчас Фердинанд ждет свои отставшие части. Но, я надеюсь, что он все же успеет переправиться.

— Господа, не скрою от вас, что оборона этой переправы имеющимися силами против войск маршала Мюрата, превосходящих нас числом во много раз, обещает нам большие потери. Шансы призрачные не то, что на победу, а даже на то, что мы сможем уйти живыми с поля боя. А потому, если кто-то из вас желает последовать за графом Йозефом, то еще не поздно сделать это, — сказал я, внимательно вглядываясь в лица австрийских офицеров.

С моей стороны это была проверка. Но, ни один из них не дрогнул. Хотя все присутствующие хорошо понимали, что я говорю, как есть, ничего не приукрашивая. Вильгельм сказал за всех своих товарищей, поскольку был самым старшим по званию:

— Мы не можем позволить себе паниковать! Французы могут быть сильны, но они не знают нашего боевого духа, нашего единства. Мы же теперь сражаемся не просто за нашу землю, а за возрождение Великой Моравии!

Взгляд австрийского майора встретился с моим, и в его глазах я увидел ту же решимость, что присутствовала и в моем сердце. И Вильгельм произнес, обратившись ко мне:

— Князь, мы с вами союзники, братья по оружию. А потому все мы сейчас связаны одной нитью, которая не может быть разорвана страхом перед могуществом неприятеля. И я знаю, что если мы будем действовать слаженно, то сможем одержать победу.

Утвердившись в том, что предстоит действовать сообща, австрийские офицеры начали вносить предложения по организации обороны. Мы согласовали расстановку артиллерии, расположение стрелков и укрепление позиций на флангах. Каждый австрийский офицер, переданный в мое распоряжение, знал, что его жизнь теперь зависит не только от его личной храбрости, но и от того, как мы сможем сработаться. Но, меня радовало, что мы начали работать вместе быстро и слаженно, без всяких споров и препирательств, а каждый австрийский офицер четко знал свою роль.

Пока мы готовились к сражению в штабном шатре, я не мог избавиться от мыслей о баронессе. Я вспоминал каждый миг, проведенный вместе с ней, а мой разум был наполнен ее образом, ее улыбкой, ее милым голосом, ее нежными прикосновениями. Я поймал себя на мысли, что в этом мрачном суровом мире войны она стала моим светом и моей путеводной звездой. Я знал, что если мы выстоим, если сможем отбиться у этой переправы от французов Мюрата, то я смогу вернуться к Иржине,