class="p1">Мне повезло в том, что перед рассветом ветер все-таки крепчал. И под его сильными порывами веселые оранжевые языки огня быстро перепрыгивали с горящих деревьев на соседние, закручиваясь под ветром в гудящие огненные вихри, которые грозили людям гибелью, если бы они вздумали сунуться внутрь этой бешеной пляски огненных языков. Кто-то из французов неосторожно попал в подобный огневой вихрь, сгорев заживо, и его предсмертные крики донеслись даже до меня, несмотря на все расстояние, которое нас разделяло. Но, подобных самоубийц среди наших врагов находилось немного. Желая вырваться из огненной западни, конные егеря маршала Мюрата скорее рванулись к нашей переправе, решившись атаковать по руслу замерзшей реки. А с другого направления гусары, пришпорив боевых коней, понеслись к монастырю, желая успеть до того, как лесной пожар разгорится настолько, что огонь поглотит единственную узкую лесную дорогу, сделав ее непроходимой.

Всадники рванулись вперед, и в этот момент огонь как раз выметнулся своим краем на дорогу, заполненную вражеской кавалерией. По-прежнему стоя на башне, я наблюдал за этой разворачивающейся страшной сценой, когда гусарские лошади, пугаясь огня, вставали на дыбы, сбрасывая своих седоков. И в душе моей разгорались противоречивые чувства. С одной стороны, я испытывал страх перед неумолимой силой стихии, которую я выпустил наружу. Моя собственная ярость, казалось, объединилась с яростью огня, чтобы уничтожать всех врагов на своем пути. С другой стороны, в сердце моем зарождалось нечто похожее на боевой азарт и восторг, когда я осознавал, что это зрелище, это слияние стихии и ярости — нечто большее, чем просто битва между огнем и людьми. Это была борьба жизни и смерти, не поддающаяся человеческому пониманию и вышедшая из-под человеческого контроля.

Наблюдая погибель врагов, я вспомнил и о том, что древние камни и все еще толстые стены монастыря не пропустят лесной пожар внутрь. И, следовательно, моим солдатам не о чем беспокоиться. До них этот свирепый огонь не доберется. А вот для французов он сделался уже очень грозным и губительным, разделив на дороге тех из гусар, кто успел проехать ближе к монастырю от тех, кто еще не успел, повернув назад в тот момент, когда жаркое пламя перехлестнуло через дорогу, перекинувшись по кронам деревьев на другую сторону.

Огонь разрезал дорогу на две части за считанные мгновения, словно гигантский пылающий нож. И от этого гусары, упершиеся в огненную стену, пытались повернуть назад. Но, задние их же боевые товарищи в длинной полковой колонне, заполонившей дорогу, все еще напирали на них, создавая хаос. Тем же гусарам, которые оказались впереди огненного вала, ничего не оставалось, как попытаться атаковать, поскольку назад для них пути уже не было. Но, их оказалось недостаточно много. И несколько выстрелов картечью вдоль дороги из двух наших орудий, поставленных перед въездом в монастырь за баррикадой, сооруженной наскоро из могильных камней, земли и старых прогнивших досок провалившихся перекрытий, подобранных солдатами в развалинах, решили участь этого гусарского передового отряда. Картечь сделала свое дело. И лихая вражеская атака захлебнулась кровью.

Вовремя спустившись вниз с башни, чтобы лично командовать обороной на этом направлении, я видел, как из-за деревьев выскакивают вражеские гусары, вылетая на своих быстрых конях прямо на пушки, и их лица искажаются от страха. Сзади них уже встала стена огня горящего леса, а перед ними находились наши пехотинцы и артиллеристы, полные решимости бить французов. И французские гусары мчались к монастырю, понимая, что несутся прямиком к собственной погибели. Вот только, поделать с этим они уже ничего не могли, когда то одно орудие, то другое изрыгало в атакующих смертоносную картечь с очень близкого расстояния, да и наши стрелки палили из ружей по супостатам почти в упор. И гусары метались перед нашими позициями в предсмертных судорогах, словно искали последнего прибежища, которое могло бы спасти их от наших залпов, от пламени лесного пожара, от всей этой войны и от самих себя. Но, все их усилия прорваться оказывались тщетными. И потому они находили лишь собственную гибель. Их предсмертные крики сливались с гудением ветра и пламени, и в этот момент мне казалось, что я слышу не просто звуки сражения, а целую симфонию человеческих страстей, страха, ярости и отчаяния.

Огонь быстро распространялся. А в одном месте, где деревья росли ближе всего к стенам, он уже даже достиг монастыря, начав лизать языками пламени его старинные стены. И в сполохах огня я отчетливо видел радость в глазах солдат, осознавших, что атака французских гусар отражена. В хаосе сражения они услышали австрийские трубы. Это к монастырю и к переправе наконец-то подходили войска эрцгерцога Фердинанда. И на лицах наших бойцов читалась надежда на то, что спасение близко. И в тот момент я понял, что среди всего этого хаоса и разрушения мы с союзниками были связаны невидимой нитью, и эта нить становилась тем крепче, чем больше росла наша решимость действовать сообща, и в нашем единстве, в нашей совместной борьбе за выживание, заключалась настоящая сила этого союза русских и австрийцев.

В это время поручик Дорохов командовал нашими силами у переправы. Но успех сопутствовал и ему. Когда конные егеря, спасаясь от лесного пожара, бросились в атаку всей своей кавалерийской массой по льду замерзшей реки, то Дорохову даже не понадобилось подрывать заряды, установленные нами заранее, чтобы взорвать лед. Поскольку недостаточно прочный ледовый покров и без того не выдержал и провалился. Повторялась ситуация, которая уже имела место чуть раньше на заледенелом болоте.

Река Ракитная, конечно, не затягивала всадников в трясину. Да и была эта речка не слишком глубокой. Но, несмотря на это, многие французы тонули, проваливаясь под коварный лед. А те, которые выскакивали все-таки на берег, оказывались мокрыми и с вымокшим порохом. Бойцы из них на какое-то время были плохие. И они лишь создавали хаос на речном берегу, мешая своим же боевым товарищам атаковать.

Причем, с противоположного берега по сгрудившимся и промокшим французским егерям метко стреляли австрийские застрельщики, вооруженные штуцерами. И от этого французская атака вдоль реки забуксовала. А обстрел картечью из наших четырех пушек, поставленных возле переправы, усугублял ситуацию для французов. И потому, едва лишь увидев, что к нам на помощь идут силы эрцгерцога, французы повернули вспять. Таким образом, вражеская атака на нашу переправу тоже была сорвана. И, понеся значительные потери, противник вынужденно отступил.

Глава 10

На рассвете очередного зимнего дня, когда мир казался окутанным призрачным светом первых лучей холодного декабрьского солнца, я стоял на берегу реки Ракитной и