⁂

Я просилась в реабилитационную клинику с проживанием, хотела, чтобы меня заперли, но в консультативном центре решили, что, раз я представляю собой нечто среднее между зависимой и сильно пьющей, меня будет правильнее, а главное, дешевле определить на дневную программу, так что я осталась жить дома. На тот момент я жила в крошечной комнатушке над пабом в Хакни-Уик. За две недели до начала программы я много пила (использовала свой последний шанс) и как-то навеселе позвонила скептически настроенным родственникам, чтобы рассказать о своих планах. Когда я сказала папе, что программа продлится три месяца, он посочувствовал и изрек: «Я три года провел в психушках. Надеюсь, ты справишься быстрее».

После недели детокса, на протяжении которой я каждый день приходила в центр, принимала успокоительное Librium, чтобы облегчить абстинентный синдром, проходила дыхательный тест на уровень алкоголя в крови и получала еще горстку таблеток, чтобы принимать дома, началась двенадцатинедельная программа. Ее финансировало местное правительство – да и сейчас финансирует. Одновременно программу может проходить до двадцати клиентов, там работают нанятые на полный день психологи-консультанты. Когда я пришла туда, процент выбывших был очень высок. На тот момент у программы, запущенной в 2006 году, было свыше ста «выпускников» – людей, прошедших курс и сумевших более двенадцати недель полностью воздерживаться от наркотиков и алкоголя.

Первый день в центре прошел странно. Мне пришлось сдавать мочу на анализы с открытой дверью туалета. От стеснительности вскоре не осталось и следа, потому что мы сдавали мочу и проходили дыхательный тест дважды в неделю. В центре было запрещено пить кофе. И хотя я каждый вечер самостоятельно уезжала домой и каждое утро самостоятельно добиралась до центра на велосипеде, в первые две недели мне не разрешалось покидать центр в обед без сопровождения: а вдруг я решу, что групповая терапия и все эти телесные контакты мне даются слишком сложно и надо побаловать себя в пабе или кофейне.

Программу одновременно проходили десять человек, и только один или два, кроме меня, боролись только с алкогольной зависимостью – все остальные также сидели на кокаине, героине, крэке или других наркотиках. Среди нас были и пожилые кокни, непринужденно болтающие на рифмованном сленге, и грубые парни-мусульмане, говорящие на наречии, которое я не понимала (они обменивались словечками вроде «хрень-мехрень»). Но зачастую, когда люди раскрывались, первое впечатление оказывалось ошибочным. Помню, я заметила у кого-то в ушной раковине маленький кусочек пластыря и подумала, что это какие-то местные приколы, а потом мне объяснили, что пластырь просто остался с сеанса акупунктуры.

Мы занимались по понедельникам, вторникам, четвергам и пятницам с 10:30 до 16:30. Раз в неделю у каждого была консультация один на один с психологом, в остальное время мы работали как интенсивная группа. Каждый день проходили четыре занятия: групповая терапия, еженедельные отчеты о том, как мы держимся «чистыми», лекции о питании или гемотрансмиссивных вирусах и мастер-классы на такие темы, как «предотвращение рецидива» или «самооценка».

По средам у нас был выходной: предполагалось, что в этот день мы будем ходить к врачам, разбираться со страховыми пособиями, встречаться с полицейскими, прикрепленными к условно заключенным, – в общем, разгребать проблемы, которые зависимые обычно создают себе. В рамках программы мы также посещали три встречи Анонимных Алкоголиков или Анонимных Наркоманов вне центра.

В мой первый день в центре у нас было занятие с одной прекрасной монахиней лет за семьдесят, которая уже много лет работала с зависимыми и заключенными. В какой-то момент она потеряла свой красный маркер, не могла найти его, хотя он лежал прямо перед ней, и тут один из «старожилов» (он проходил курс уже недель шесть) сказал мне шепотом: «Да она нажралась». Это, конечно, бородатая шутка, типичная для реабилитационных центров, но я всё хихикала и никак не могла остановиться.

По меньшей мере четыре раза в день мы вставали в круг, брались за руки и читали вслух молитву о душевном покое. Несмотря на всю странность этого действа и мою нелюбовь к религии, я вскоре втянулась и начала получать удовольствие. И всё же происходящее было для меня шоком. Часто я в смятении и печали размышляла о том, как же меня сюда занесло. Казалось, я совсем недавно была девчонкой с фермы на острове, и вот – бац, прошло двенадцать лет, и я почему-то уже в реабилитационном центре в Лондоне или же сижу в центрах Армии спасения или церквях в компании таких же отбросов общества, пью чай из кружек со сколами и ухохатываюсь над историями о том, как кто-то обосрался в кровати.

Нам давали письменные домашние задания, основанные на программе «Двенадцать шагов» Анонимных Алкоголиков, и мы должны были зачитывать свои тексты вслух перед группой. Мы откровенничали о своем прошлом, я делилась позорными ситуациями, о которых ни с кем не говорила раньше. Все мы так делали, и это создавало особое доверие и сплачивало нас. Ничего подобного я в жизни не испытывала. В отличие от пьяных откровений и полночных разговоров, на следующий день я помнила содержание наших бесед.

Я отдавалась делу всерьез, старалась честно отвечать на вопросы консультантов и внимательно слушать других. Я хотела быть лучшей ученицей в реабилитационном центре. Составляя списки нежелательных последствий своего пьянства, я осознавала, что у меня действительно есть проблемы и я оказалась в правильном месте.

Сначала мне казалось, что полностью отказаться от алкоголя – это слишком, но болезненный опыт заставил признать, что контролировать и ограничивать количество потребляемого спиртного мне не удается. Как начну, не могу остановиться. Главный принцип Анонимных Алкоголиков: не выпивать первую порцию, после которой алкоголик уже не владеет собой, и продолжать следовать этому правилу день за днем. Согласно их теории, я живу и всегда буду жить с одержимостью алкоголем и мощной тягой к нему. Одержимость выражается в желании выпить, которое возникает неожиданно, как толчки на ферме, это практически неощутимый зуд, который никуда не исчезает и всегда таится где-то на задворках сознания. Думаю, он останется со мной до конца жизни. Я должна сохранять бдительность и не позволять себе эту первую порцию, которая разбудит тягу, то есть невозможность остановиться. Один крошечный глоток – и меня быстро затопит.

Когда мы пьем, алкоголь, а точнее этанол, поглощается стенками желудка и проникает в кровоток. В мозгу он путает сигналы нейромедиаторов, действуя как отравляющее вещество, депрессант или релаксант. Для людей, склонных к зависимости, алкоголь быстро становится главным способом справиться с тревогой и стрессом. Из-за постоянного употребления наркотика нейронные связи повреждаются до такой степени, что восстановить их уже никогда не получится. Угроза рецидива и возникновения других зависимостей останется со мной навсегда.

Консультанты постоянно поощряли нас делиться своими чувствами обо всем сказанном или происходящем в группе. Эмоциональные реакции зависимых искажены и подавлены потребляемыми веществами, поэтому нам было важно вновь обрести понимание своего душевного состояния, того, как чувства влияют на наши действия. Один из моих, как мы друг друга называли, коллег, пытаясь сформулировать, что он чувствует по поводу какого-то своего преступления, совершенного под влиянием наркотиков, глубоко задумался и изрек: «Я бился как солдат». И пусть это не было, строго говоря, чувством, после бесконечных «мне стыдно» или «мне жаль» его слова разрядили обстановку, мы расхохотались, и эта фразочка прочно вошла в наш обиход.