Это было время повальной любви к мальчику Робертино Лоретти. Изо всех окон звучала «Джамайка». У меня даже сохранился карандашный портрет маленького певца, который я нарисовала в порыве сильных чувств. Конечно, я знала все его песни, которые можно было услышать у нас – на пластинках, в радиопередачах…

И у меня появилась мечта: когда-нибудь с Робертино встретиться. Ну, а если мы встретимся… а он по-русски не говорит, а я не знаю итальянского?!. Вот я и учила язык. До сих пор у меня хранятся учебники и словари. Но моей единственной учительницей итальянского была Елизавета Зиновьевна Пешкова.

Мама передала мне эстафету дружбы, и, несмотря на большую разницу в возрасте, я дружила с этой уникальной женщиной до самой её смерти… Она несколько раз приезжала в Москву…

Последний приезд был печальным – она знала, что умирает от рака, и приехала на Каширку для консультации (надежда умирает последней!)… Виктор к тому времени женился на молодой девахе – кто бы сомневался!.. Елизавета Зиновьевна прощалась с нами, с жизнью… Она очень сдала, но спину держала всё так же – безупречно прямо…

Поток сознания всё время уводит меня от «магистральных» тем. Но о Елизавете Зиновьевне я не могла не рассказать. И жаль, что так мало… Я надеюсь, у меня ещё будет возможность написать о её горькой и всё равно прекрасной, как она сама, жизни…

А теперь опять о цирке…

Однажды в Сочи, поссорившись с мамой и бабушкой (что-то там мы не поделили со зловредной Иркой, а они, как всегда, встали на её сторону!), я ушла «куда глаза глядят»… Глаза, вообще-то, никуда не глядели из-за наворачивающихся слёз, а вот ноги привели меня к цирку…

Тогда в Сочи ещё был цирк-шапито с брезентовым куполом. В цирке шло представление. Играл оркестр… Звучала барабанная дробь (я уже знала, что это означает: кто-то сейчас будет выполнять опасный трюк!)… Гремели аплодисменты… Пахло опилками и конюшней – волнующий запах цирка, волшебства, смелости… Поскольку стояла южная жара (а кондиционеры тогда ещё не изобрели), боковые проходы были открыты… Я приблизилась к ним, но войти не решилась – так и стояла за чертой…

И тут ко мне подошёл немолодой человек и спросил: что, мол, ты здесь стоишь, девочка, не хочешь ли посмотреть представление?.. Я посмотрела на доброго дядю, удостоверилась, что он не смеётся надо мной, и, не веря своему счастью, прошептала, что «конечно, очень хочу»… Он взял меня за руку, провёл через проход внутрь цирка и усадил в первом ряду!.. Это был директор Сочинского цирка по фамилии Пищик…

Когда счастливая и самостоятельная я вернулась домой, там уже была «тревога номер один»… Но, узнав, где я была, и увидев мою ошалевшую от радости физиономию, мама с бабушкой были так потрясены, что даже не стали меня ругать…

А я ещё раз убедилась, что цирк – моя судьба. И ещё на один шажок приблизилась к осуществлению своей мечты…

Наблюдая сквозь забор, как дочки дагестанского канатоходца Яраги Гаджикурбанова – всего их было семь, от двух лет до пятнадцати, со сказочными именами: Алмаз, Изумруд, Айшат, Патимат (больше не помню) – делают с утра в своём дворике (цирк снимал им жильё рядом с нашим сочинским обиталищем) мостики, стойки, «берёзки», шпагаты, – я пыталась повторить это дома на кровати… Немножко стало получаться…

Моя юная питерская тётя Ира (она старше меня на шесть лет, и в ту пору ей было 14) занималась спортивной гимнастикой. Когда мы приезжали в Ленинград, Ира (в семье её всегда звали Дитька – от «дитя», видимо) проводила со мной почти всё время и очень многому меня научила: я села на шпагат, стала делать мостик, почти освоила «берёзку»… Выяснилось, что не такая уж я и неуклюжая! Что у меня природная гибкость и растяжка!..

Замечательно!.. А дальше-то что?!. Как попасть в цирк, не будучи ребёнком из цирковой династии?.. Судьба помогла и на этот раз.

Однажды, поддавшись моим уговорам, в конце лета мама повела меня в цирк…

Вообще, мама и бабушка всегда боялись опоздать – на вокзал мы приезжали за полтора-два часа до отхода поезда, в кино приходили минут за сорок до начала сеанса. И так далее.

На цирковое представление на Цветном бульваре (сейчас это «Цирк Никулина») мама привезла меня за час. Вход в цирк был ещё закрыт. Погода стояла осенняя, начал накрапывать дождик… Мы укрылись в помещении касс…

Вот там я и увидела объявление о приёме в детскую цирковую студию при Московском цирке, куда приглашались дети от 11 до 15 лет!.. Молодец мама со своим страхом опоздания!..

Через два дня я поехала поступать. Конкурс был большой и долгий. Не буду его описывать. Скажу сразу, что меня приняли, несмотря на отсутствие подготовки, несмотря на то, что я не умела делать стойку, несмотря на то, что не сумела ни разу подтянуться и висела на кольцах «как сосиська» (так выразился один из членов приёмной комиссии!). Всё равно я всем чем-то понравилась. Так я стала «студийкой»…

И началась сумасшедшая и счастливая жизнь!.. Мы занимались три раза в неделю – акробатикой, гимнастикой на трапеции, жонглированием… Нам преподавали настоящие цирковые артисты!.. Танец у нас вёл знаменитый цирковой балетмейстер Пётр Гродницкий – невероятно артистичный, эксцентричный и талантливый…

А ведь ещё была общеобразовательная школа!.. Шестой класс!.. Несмотря на огромную нагрузку, я не чувствовала усталости (ревмокардит! ау!)… Вот что значит любимое дело!.. В любое время мы могли пойти посмотреть цирковое представление!..

А потом и нас стали занимать в постановках, многие из которых тогда были сюжетными. И мы, «студийцы», танцевали кубинские танцы, поставленные Гродницким, в представлении «Куба – любовь моя!» (а в прологе студенты Гнесинки Иосиф Кобзон и Виктор Кахно пели песню под таким же названием)…

Мы, «студийцы», в головных уборах из перьев и разноцветных юбочках, танцевали «Танец маленьких индейцев» в детском представлении «Трубка мира», где главных злодеев-богачей (один именовался Богач-Кукарач, второй – не помню как) играли Юрий Никулин и Михаил Шуйдин – дядя Юра и дядя Миша, как мы их звали…

Негритёнка Бомми играла жена Никулина, Таня, а маленького индейца Томми – сын дяди Миши, Славка Шуйдин, «студиец», мой ровесник – страшненький, маленький, но невероятно обаятельный (как сейчас говорят, «харизматичный»).

Вероятно, он был очень талантлив. Потому что я моментально влюбилась в него на долгие два года – сильно, больно, с «остановкой дыхания». Просто потеряла голову. Влюбилась так, как можно влюбиться в талант и вдохновение (ну и плюс моя способность всё гиперболизировать!). Когда Славка был далеко – мне хотелось его видеть. Когда близко – кружилась голова, и я готова была упасть в обморок…

Да! Вот так!..

Естественно, мои переживания отражались в стихах и дневниках… Любопытные бабушка и мама прочитали мои записи и ужаснулись!.. Уж не знаю, что они себе нафантазировали – повода для этого не было никакого, но взрослость моих чувств, отчаяние от «недостижимого» (о, эти поэтические преувеличения!), видимо, заставили их содрогнуться: как это в 12 лет – любовь?! Этого не может быть! Разврат какой-то! Это подружка Лидка виновата!..