Кто-то из студентов подал сигнал «поднятая рука» и в окошке тоже тянет руку.

– Да, Матвей, пожалуйста. Что вы хотели спросить?

– Сергей Петрович, можно вопрос?

– Да, конечно.

– Сергей Петрович, а правда, что вы сейчас в тюрьме сидите?

– Да, Матвей, это правда. Я сижу в тюрьме.

– И мы теперь будем вот так заниматься?

– Да, мы будем теперь заниматься дистанционно, вот так, по зуму.

– Сергей Петрович, а скажите, как там?

– Что как там?

– Ну, как там, в тюрьме?

– Ну, так, нормально, в принципе.

– А какие там у вас условия? Вы извините, если я… если нельзя спрашивать.

– Да нет, почему, можно. Спрашивайте. Условия – нормальные, моя камера – это примерно как номер в отеле. Всё хорошо, удобно.

– Вы там один?

– Да, один. Одиночная камера. Вечная весна.

– Какая вечная весна?

– Это я так, песню одну вспомнил. Не обращайте внимания.

– Сергей Петрович, а это как в каком отеле? Сколько звёзд?

– Ну, примерно три, наверное.

– А можете нам показать номер? Ну, камерой, ноутбуком подвигать.

– Да, пожалуйста.

Серёжа отцепляет от ноутбука веб-камеру, двигает ей в разные стороны, снимая тем самым свою камеру. Потом возвращает камеру на место.

– О, круто! Да, нормальные такие три звезды.

В разговор включаются другие студенты и студентки.

– Да ладно, это на нормальные три звезды не тянет.

– Не, ну ты у нас всё по пяти звёздам ездишь, понятно.

– Ну и да, и чё? Я в разных отелях была, это не три нормальных звезды, это три звезды в Рашке и других подобных странах. В Румынии, в Болгарии такие три звезды.

– Какая ты у нас пятизвёздная.

– Да, я пятизвёздная. Завидуй молча.

– Даже странно, что ты делала в таких странах, как Румыния и Болгария.

– По бизнесу надо было.

– По бизнесу.

– Да, по бизнесу.

– По бизнесу родителей, наверное?

– Слушай, я же сказала, завидуй молча. По моему бизнесу.

– У тебя есть бизнес?

– Да, есть.

– Да ладно.

Серёжа снова вступает в разговор.

– Друзья, давайте продолжим. Всё это вы можете обсудить в перерывах между лекциями. Давайте продолжим о Борисе Пильняке.

Кто-то из студентов снова тянет виртуальную и физическую руку.

– Сергей Петрович, а вас правда приговорили к смертной казни? Вас правда расстреляют?

– Да, Тимофей, это правда. Меня приговорили к смертной казни, и меня расстреляют. Давайте сегодня на этом закончим.

Серёжа выходит из конференции. И долгое время просто сидит на стуле, уставившись в неработающий, вернее, невключённый плазменный экран.

Света в университетской аудитории, читает лекцию.

– Итак, «Серапионовы братья». Литературная группа. Если говорить прямо, полноценной литературной группы из них не получилось. В условиях советской власти это было невозможно. Так, пытались что-то там делать. Но под этим советским прессом ни одна «литературная группа» выжить не могла.

Студент тянет руку.

– Да, Артемий, слушаю вас.

– Но ведь в двадцатые была свобода.

– Артемий, ну не валяйте дурака, ну какая в двадцатые была свобода? Ну о чём вы? Уже были Советы, уже расстреляли Гумилёва, уже были Соловки, ну какая свобода? Да, не такой был жесткач, какой начался в тридцатые, но какая свобода-то? Ну не сходите с ума. Никакой свободы при Советах не было и быть не могло.

– Светлана Игоревна, мне кажется, вы просто антисоветски настроены. То, что я читал о двадцатых…

– Да, Артемий, я антисоветски настроена. В отличие от вас, я много знаю о Совке, и я ненавижу всё вот это советское. Вы просто не знаете, что это такое. Да, я антисоветски настроена, слава богу, что сейчас за это не сажают. Хотя кто знает. Да, никакой свободы в двадцатые не было и быть не могло, просто давили меньше, ещё не сформировалась давильная машина, которая вовсю заработала в тридцатые. Не стройте иллюзий, мой юный друг.

– Но ведь Пильняка печатали. Он же был прямо вот самый топ.

– Да, печатали, да, самый топ. Но только до того момента, пока он не перешёл некоторую невидимую черту. А что это за черта – непонятно. Написал и опубликовал «Повесть непогашенной луны» – но после этого ещё долго жил в ранге одного из главных советских писателей. А потом раз – и всё. И кирдык. Так и все «Серапионовы братья», вернёмся к теме нашей лекции. Может быть, единственная от них польза – это то, что Слонимский поддерживал Добычина, а так…

Другой студент хочет высказаться.

– Да, Евгений, слушаю вас.

– Светлана Игоревна, а правда, что ваш муж сидит в тюрьме и будет расстрелян?

– Да, Евгений, это правда. Евгений, простите, вы совсем охуели?

– Светлана Игоревна, я…

– Вы совсем ебанулись? Вы считаете, что это нормально – задавать такие вопросы?

– Нет, Светлана Игоревна… нет, я…

– Что нет?! Что нет?! Если нет, то зачем вы такие вопросы задаёте?

– Светлана Игоревна, нет, я просто… просто хотел спросить.

– Просто хотел спросить. Меня всегда восхищала эта формулировка. Просто хотел спросить. Ну ладно, хорошо, давайте, спрашивайте. Что вы там хотели спросить?

– Я… ну… я хотел спросить, как там ваш муж. Как он там.

– Нормально. Наверное. Я, знаете, не знаю, как он там. Плохо, наверное. Хуёво. Как ещё? Как было бы вам, если бы вы сидели в тюрьме в ожидании смертной казни, а? Как бы вам было? Нормально, ничего так? Норм?

– Светлана Игоревна…

– Слушаю вас, Евгений.

– Светлана Игоревна, а вы как? Как вы себя чувствуете?

– Евгений, знаете, ну как вам сказать, я очень хуёво себя чувствую, знаете, вот прямо пиздец. Я не очень понимаю, каких ответов вы от меня ждёте. Вы что хотите от меня услышать? Что я переосмысливаю свою жизнь? Или что? Вы понимаете, что моего бывшего мужа скоро расстреляют?! Вы это понимаете или нет?! Какого хуя вы задаёте мне свои эти мудацкие вопросы? Вы не можете просто помолчать, как нормальный человек?

– Светлана Игоревна, простите, но это очень интересный случай с точки зрения и социологии, и литературы.

– Блядь… Выросло какое-то поколение монстров.