– Ну да.

– Я так считаю.

– Да?

– Ну да. Ерунда какая-то. Если честно.

– То есть вы меня не осуждаете?

– Ну как. По обязанности как бы осуждаю. А так, по-человечески, нет.

– Потрясающе. Даже не знаю, что сказать.

– А что тут сказать. Не хочу вас осуждать.

– Это, знаете… неожиданно.

– А что неожиданно. Вы думаете, наши православные попы только судят всех, осуждают? Нет.

– Ну… спасибо.

– Да не за что.

– Я думал, будете меня агитировать, креститься, там.

– Ну я как бы по должности должен, да. Но я не уверен, что вам прямо сейчас это нужно.

– Вот как?

– Ну да.

– А как же спасение души?

– Спасение души – дело добровольное. Невольник – не богомольник, как у нас в народе говорят.

– А для спасения души нужно обязательно креститься?

– Мы считаем, что да.

– Это прямо гарантия такая? Крестился – и спас свою душу?

– Нет, не гарантия.

– То есть можно креститься и попасть в ад?

– Да, можно. Более того, можно не креститься и не попасть в ад.

– Да? Как это?

– Ну, можно быть праведным человеком, не будучи христианином. И заслужить вечную жизнь.

– Какая-то у вас услуга ненадёжная.

– Это не услуга.

– Я думал, вы оказываете духовные услуги.

– Нет.

– Это немного неожиданно. А зачем же вы тогда пришли?

– Я вам говорил. Я это делаю по обязанности. Я штатный священник при тюрьме. Должен вас, арестованных, окормлять. Вернее, вас, приговорённых к смертной казни. Тут, кстати, служат и другие священники, представители всех, так сказать, традиционных религий России – иудаизма, ислама и буддизма. Они к вам тоже будут заходить.

– Господи.

– Я тоже так считаю.

– Тоже как считаете? Вы тоже против вот этого всего?

– Ну, как вам сказать. Я не думаю, что нужно лезть в душу человеку, который приговорён к смерти. К смертной казни. Но если человек сам хочет приобщиться к какой-то религии, начать практиковать – тогда, конечно, да. Но, по моему опыту, такого обычно нет. Есть только обречённое ожидание смерти.

– Вы прямо страшные слова говорите.

– Простите меня.

– Ну а чего. Вы всё правильно говорите.

Наступает долгое молчание. Наконец отец Павел говорит:

– У нас тут такой порядок. По умолчанию я должен приходить к вам раз в неделю. Так сказать, спасать вашу душу еженедельно. Но вы можете подписать бумагу, чтобы я к вам не приходил. То есть можете избавить себя от моего еженедельного присутствия. Это, кстати, касается и представителей всех других, так сказать, традиционных религий. Имейте в виду, они могут вам об этом не сказать.

– Спасибо, это ценная информация.

– Они все хорошие люди, я ничего не хочу сказать. Мы дружим.

– Хорошо, понятно. Вообще, это интересно, конечно. Я ожидал от вас, ну, как вас увидел, более агрессивного спасения души, что ли.

– Наверное, я плохой священник. Мне кажется, вам это не особенно нужно.

– Что не нужно? Спасения души?

– Чтобы я активно вот так вас спасал. Я смотрю на вас и вижу, что вам это всё не нужно. Или пока не нужно. Ну, всё это. Крещение, покаяние. Ну и я, соответственно, не хочу это вам навязывать. Но просто поговорить должен.

– Отец Павел, спасибо.

– Ну, не надо считать всех православных священников идиотами.

– Да нет, я и не считаю.

– Хорошо. Будете подписывать бумагу, чтобы я к вам не приходил?

– Нет. Зачем. Приходите.

– Хорошо. Ну, я пойду. Меня можно экстренно вызвать. Например, чувствуете приближение смерти – можно позвать охранника, позвать меня. Равно как и служителя любой другой традиционной для России религии.

– Последние ваши слова очень смешно звучали.

– Да, я и сам над этим смеюсь. А что сделаешь. Ну, до свидания.

– До свидания. Если доживу.

– Доживёте.

Серёжа входит в фейсбук и делает запись: «Друзья, я сейчас нахожусь в тюрьме. Я приговорён к смертной казни. Всем привет». Потом фотографирует свою камеру и делает аналогичный пост в инстаграме. У Серёжи сразу добавляется большое количество друзей.

Кто-то осторожно стучит в дверь. Да, войдите. Здравствуйте, я ваш охранник, Никодим.

Антон, Михаил, Никодим. Надо как-то их запомнить.

– Здравствуйте.

– Сергей, как вас по батюшке… Сергей Петрович! Вот ваш завтрак.

Никодим вкатывает в камеру тележку. Это по-прежнему очень вкусная еда, которую Серёжа совершенно не может есть. Он ковыряет вилкой во вкусной еде, что-то заталкивает в себя. Снова возвращается Никодим.

– Сергей Петрович, если кушать больше не будете, пойдёмте на прогулку.

Серёжа тяжело встаёт, выходит из камеры в сопровождении Никодима, идёт по коридору, поворачивает в другой коридор, в светлый, широкий коридор с белой и синей полосами.

– Сергей Петрович, вы идите, идите. И я тоже с вами пойду.

Серёжа встаёт на белую полосу. Он понимает, что ему рано или поздно надо будет научиться ходить по этой белой полосе, нельзя же всё время пользоваться этой унизительной коляской. Надо когда-то самому, самому.

Ему надо будет наконец пройти этот красный сектор. А что делать. Просто взять и пройти.

Серёжа зажмуривает глаза, делает ещё что-то, что делают люди, которым очень страшно, и начинает идти по белой полосе. Параллельным курсом по синей полосе идёт Никодим. Серёжа идёт, идёт, идёт и доходит до красного сектора. Останавливается.

– Никодим. Мне страшно.

– Да ладно, не ссы. Не стрельнёт. Я чувствую.

– Вы чувствуете?

– Ну да. Думаю, не стрельнёт. Не ссы, чувак.

Серёжа, согнувшись, прикрыв голову руками (как будто руки могут как-то её защитить), проходит красный сектор. Проходит, распрямляется, убирает руки с головы. Никодим расплывается в широчайшей улыбке:

– Сергей Петрович, ну вот видите, всё нормально. А боялись. Я же говорил, что всё хорошо будет.

– Да, спасибо. Простите, как вас?

– Никодим. Вы запоминайте, запоминайте, Сергей Петрович.