«гендер» относится к ролям, закрепляемым культурой — таким, о которых говорится в определении Всемирной организации здравоохранения: «Характеристики женщин, мужчин, девочек и мальчиков, которые сконструированы обществом. Это включает нормы, поведение и роли, относящиеся к тому, чтобы быть женщиной, мужчиной, девочкой или мальчиком, а также взаимоотношения между ними»[64].

Гендер — это своего рода культурная одежда, под которой скрываются представители разных полов. Он имеет отношение к нашим ожиданиям от женщин и мужчин, которые различаются в разных сообществах и меняются с годами. Но есть и более радикальные определения, направленные на то, чтобы денатурализовать гендер. Согласно этим определениям, гендер — это самостоятельный конструкт, довольно далекий от биологического пола. Одежда, так сказать, ходит сама по себе, и ее покрой зависит только от нас.

Первая версия гендерного концепта бесспорна. В повседневной жизни мы все легко можем заметить, как общество формирует гендерные роли и давит на всех с целью единообразия. С другой стороны, более радикальное понимание гендера противоречит тому, что известно о биологии нашего вида. Хотя гендер и в самом деле заходит дальше биологии, он не возникает из ничего. Причина, по которой у нас существует гендерный дуализм, лежит в том, что большинство людей можно разделить по признаку двух полов. Это не значит, что мы должны соглашаться со всем, что связано с гендером, например с неравными возможностями для мужчин и женщин. Но существуют некие глубинные элементы, которыми мы наделены от рождения. Как выяснил Мани, эти элементы включают в себя гендерную идентичность[65].

Гендер — одна из первых вещей, на которую мы обращаем внимание при встрече с человеком. Это ключевая информация о каждом, с кем мы намереваемся взаимодействовать. Эксперименты показали, что тем, кому демонстрируют портреты людей с полностью вырезанными в кадре волосами, требуется всего одна секунда, чтобы определить гендер изображенного человека почти со стопроцентной точностью[66]. В реальной жизни определить гендер часто помогают культурные наслоения, такие как наш стиль в одежде, прическа, расставленные или скрещенные ноги или то, как мы подносим к губам чашку с чаем. Все это позволяет нам посылать окружающему миру сигналы о своем гендере. Этим сигналам придают большое значение и потому за ними пристально наблюдают. Женщинам, которые плюют на землю или громко рыгают, говорят, что они недостаточно женственны, в то время как мужчинам такое поведение часто сходит с рук. Традиционная гендерная надстройка может быть до банальности условной. Более того, она отнюдь не постоянна во времени. Так, французские аристократы в ХVII в. ходили надушенными, на высоких каблуках, в расшитой одежде и в париках с длинными локонами.

Другие гендерные нормы более значимы, такие как образование и работа, и предпочтительны либо для мужчин, либо для женщин. Настолько значимы, что с ними идет справедливая борьба, поскольку эти нормы ограничивают выбор, особенно для женщин. У наиболее серьезных проявлений гендера корни уходят глубже, включая в целом более высокую боеспособность мужчин и привязанность женщин к детям. Эти проявления являются человеческими универсалиями, которые мы разделяем с другими приматами. Женская забота о потомстве — типичная черта млекопитающих.

Любое человеческое проявление, независимо от того, признаем ли мы его естественным, может быть усилено, ослаблено или изменено культурой. Так, мужскую агрессию прославляют в определенном месте в определенное время, как, например, в государстве, ведущем войну. Однако в другом месте и в другое время она может быть настолько обуздана, что открытые конфликты случаются редко, а об убийствах и вовсе почти ничего не слышно[67]. Тем не менее мы не должны позволять влиянию культуры привести нас к мысли, что агрессивный инстинкт человека — это миф. Самая распространенная ошибка в дискуссиях о сущности человеческой природы, биологически или культурно обусловленной, — это считать свидетельство в пользу одного влияния свидетельством против другого. Если галлоны чернил, пролитые на тему биологической основы альтруизма, войны, гомосексуальности и интеллекта, хоть чему-нибудь нас научили, так это тому, что всякое человеческое качество отражает взаимодействие между генами и окружающей средой.

Хорошим примером служит язык. Наш родной язык может показаться исключительно культурным явлением. Ребенок, рожденный в Китае, выучит китайский, а рожденный в Испании — испанский. Но по опыту международных усыновлений известно, что это никак не связано с генетикой. Поменяйте этих двух детей местами при рождении, и первый выучит испанский, а второй — китайский.

Тем не менее, если бы эти дети относились к другому виду приматов, они за всю свою жизнь не произнесли бы ни слова. Науке известны многочисленные попытки научить наших собратьев-обезьян языку, но результаты разочаровывают. Дар человеческой речи уникален и обусловлен биологией. Нам даже известно кое-что о генах, задействованных в этой способности. Наш мозг эволюционировал, чтобы впитывать лингвистическую информацию в течение нескольких первых лет жизни. Это значит, что нам следует благодарить и природу, и воспитание за язык, на котором мы говорим[68].

Это сочетание, типичное для биологических процессов, известно как «предрасположенность к обучению». Многим организмам требуется обучиться определенным вещам на определенном жизненном этапе, на что они и запрограммированы. Так же как мы готовы овладеть языком в детском возрасте, в сознании утят навсегда отпечатается первый движущийся объект, который они увидят. Иногда, как в случае с Конрадом Лоренцем, этим объектом может оказаться бородатый зоолог, курящий трубку. Птицы последуют за таким «родителем» и на прогулку, и на заплыв. Тем не менее предполагалось, что дело будет обстоять иначе. В естественных условиях утята шлепают и плывут гуськом за своей мамой. До конца жизни они будут идентифицировать себя с тем же биологическим видом, к которому принадлежит она и который также является их собственным видом. В этом весь смысл импринтинга.

Гендерные роли у людей также зависят от предрасположенности к обучению. Сами по себе эти роли не обязательно обусловлены биологией, и уж точно не до малейших деталей. Они приобретаются через культуру, но с поразительной скоростью, охотой и тщательностью. Легкость, с которой дети воспринимают эти роли, наводит на мысли о биологической природе этого процесса. Собственный гендер отпечатывается в сознании человеческих детей так же, как в сознании утят отпечатывается собственный биологический вид. Детям часто нравится изображать взрослых людей своего гендера, реальных или вымышленных. Под влиянием средств массовой информации девочки наряжаются как сказочные принцессы, а мальчики убивают драконов мечами. Дети в совершенном восторге от таких инсценировок. Исследования в области нейровизуализации показывают, что имитация людей одного с тобой гендера активирует центры удовольствия в мозге, а при имитации представителей противоположного гендера такого не происходит. Это не обязательно означает, что за процесс