— Оглашайте список, Николай Петрович. Кто из офицеров присутствовал на вашем скоротечном совещании? Вы должны это помнить.

— Конечно, помню, — заявил Борисов. — Начальник штаба полка майор Шевенко Александр Елизарович. — Он начал загибать пальцы. — Его заместитель, начальник строевой части капитан Кондратьев Дмитрий Олегович. Начальник службы вооружения капитан Рожнов Алексей Константинович. Мой заместитель по политической части майор Костин Евгений Романович. Капитан Чаплыгин Борис Аркадьевич, командир роты связи. Капитан Вахновский, особый отдел. Без него, увы, никак. Георгий Свиридович, кажется. — Пальцев не хватило, полковнику пришлось задействовать вторую руку.

— Шестеро, — резюмировал Саблин.

— К сожалению, уже пятеро, — сказал Борисов. — Начальник штаба майор Шевенко погиб позавчера. Он с представителем штаба дивизии выехал на передовую. «Виллис» попал в засаду. Второго офицера ранили, Александр Елизарович бросился его вытаскивать, попутно отстреливался. Их обоих убил немецкий снайпер.

— Сожалею, — пробормотал Алексей. — Значит, вы скоро получите нового начальника штаба.

«Надеюсь, не вражеского агента, — подумал он. — Сомнительно, чтобы неприятельский лазутчик кинулся выручать нашего штабного офицера, да еще подставился под пулю. Майора Шевенко, мир его праху, придется исключить из списка подозреваемых».

— Но все эти люди в высшей степени порядочные, коммунисты, — произнес Борисов.

— Нисколько в этом не сомневаюсь. Вы их долго знаете?

— Да нет же, — раздраженно проговорил Борисов. — Я сам еще месяц назад не знал, что в природе существует этот полк. Командовал семнадцатым гвардейским, принимал участие в освобождении Зубцова, Осташкова. От полка остались две роты. Они были выведены в тыл на отдых и переформирование. Мне же отдохнуть не дали — командировали в Калинин, где я и получил новое назначение. Полк существовал только на бумаге. В селе Видное формировался его костяк из трех батальонов. Поначалу в каждом из них числилось по сорок-пятьдесят штыков. Подходили резервные подразделения, вливались группы, вышедшие из окружения, возвращался народ из госпиталей. С офицерами та же история. Они прибывали в часть после лечения, из тыла, из других частей действующей армии. Возможно, вам трудно это понять, товарищ капитан, но в таких условиях, когда тебя вот-вот бросят в бой, ты просто не думаешь, что твой товарищ может оказаться не тем человеком, за которого себя выдает.

— Я не говорю, что это ваша вина, Николай Петрович, — отрезал Саблин. — Но бдительность следует проявлять в любой ситуации.

— Согласен. — Борисов тяжело вздохнул. — Большинство из этих людей я раньше не встречал. Мы работаем вместе две-три недели. В это время боевые действия практически не велись. Новые офицеры кажутся мне грамотными людьми. Только о Вахновском из особого отдела у меня еще не сложилось определенного мнения.

— Сможете добыть фотографии этих людей?

— Думаю, да, через того же Вахновского.

— Ладно, на этом завершим нашу первую встречу, — сказал Алексей и отметил, как полковник облегченно выдохнул. — Языком не болтать, Николай Петрович! Вашей гражданской супруге о том же скажите. Обо всех разговорах с подчиненными докладывать мне или моим людям. Распорядитесь поставить нас на довольствие, выделить спальные места в незанятых помещениях штаба. Будьте готовы выделить столько людей, сколько нам потребуется.

Наступил вечер. Капитан сидел за столом в пустой комнате, перелистывал личные дела офицеров полка. Мерцала старая настольная лампа. Стабильность напряжения оставляла желать лучшего. Жиденький свет озарял окна, задернутые полотном, облезлые стены.

За массивной дверью в коридоре поскрипывали половицы. Там прохаживался часовой. Другой стоял на лестнице, двое или трое — в вестибюле. Еще парочка курсировала вокруг здания.

Подчиненных он отправил по делам. Гена Казначеев быстро вернулся, одарил командира краюхой ржаного хлеба, котелком с овсяной крупой и снова умчался в закат. Добывать чай Алексею пришлось самостоятельно в дежурке на первом этаже.

Он перекладывал папки, перебирал бумаги, которые никому не приходило в голову сшивать. С учетом военнослужащих в этой части действительно были проблемы. Тому имелись объективные причины. Полк формировался в спешке, люди в него поступали без разбора. После ржевской мясорубки многие части существовали только на бумаге. Уйма народа пропала без вести вместе с документами.

Подкараулить где-нибудь на дороге офицера, направляющегося в часть, труп зарыть в канаве. Присвоить его личность заодно с одеждой и вещами. Лишь бы фото не слишком противоречило оригиналу. В таком бардаке этот номер легко прокатит.

Можно перебраться через линию фронта уже с бумагами, изготовленными умельцами из абвера. Так это и сделали люди предателя Лизгуна.

Информации о фигурантах данного дела было немного. На всех бумагах красовалась печать штаба армии. Но капитан знал, что опытному человеку подделать ее несложно.

Он всматривался в снимки, пытался составить психологические портреты этих людей.

У тридцативосьмилетнего особиста капитана Вахновского было неприятное вытянутое лицо, недобрые глаза, спрятанные под отечными мешками. Губы поджаты, на физиономии написано какое-то нетерпение. Он словно ждал, когда фотограф выполнит свою работу, чтобы побыстрее поставить его к стенке. Неизвестно, когда был сделан снимок, как этот человек выглядит сейчас.

Странное чувство овладело капитаном контрразведки. Он испытывал необъяснимую неприязнь ко всем фигурантам дела, которым сейчас занимался. Вроде не должен. Большинство из них — порядочные советские люди. Они выполняют свой долг, беззаветно преданы Родине, делу Ленина — Сталина, все такое. Но стряхнуть с себя это липкое чувство он не мог. Неприязнь была тотальной. Что такое с ним происходило?

Капитан Саблин благополучно вписывался в систему, где все карательные органы были мощным оружием, сосредоточенным в одних руках. «Диктатура пролетариата» — понятие мифическое, «власть народа» — из того же разряда. Страной управляла коммунистическая партия с мощным пропагандистским и карательным аппаратом, с разветвленной сетью собственных спецслужб, следящих за всеми, с могучей армией.

Если партии на данном этапе выгодно завалить фашизм, если интересы Родины и партии наконец-то совпали, значит, он на своем участке фронта обязан вылезти из кожи, хотя и не коммунист. Но если Алексей хотел долго жить и работать, то ему, видимо, придется вступать в ряды ВКП(б).

Хотя кого из коммунистов спасал от расстрела собственный партбилет? Не помогали ни заслуги, ни деньги, ни маршальские мундиры, ни искренняя вера в грядущее торжество марксизма-ленинизма и верность генеральной линии.

В мутном свете лица на фотографиях плохо различались, к тому же за окном смеркалось. Он вынул из планшета треснувшую лупу, стал разглядывать снимки через нее.