— Правильно сказали, — согласился Алексей. — А вы, Лизгун, узнаете этого человека?

— Да, наш он, — сказал диверсант, поморщился и отвернулся. — Лицо знакомое. Там много таких гавриков бегало. Все они присягу на верность фюреру принимали, божились до конца своих дней самоотверженно бороться с большевиками, защищать высокие ценности великой Германии. Так что вы особо его не слушайте. Мол, раскаялся, хочу искупить вину.

— Молчал бы, падла! — Гуляев побледнел, стиснул кулаки. — Это ты, сука, был идейный, Советы ненавидел, коммунистов презирал. Да еще сам по себе садист. В Красной армии таким поганцам, как ты, развернуться не давали. А я нормальный человек, для того и пошел к немцам, чтобы сразу к своим сбежать, как только случай подвернется.

— Все, достаточно! — Алексей захлопнул папку. — Почесали языками, и будет. Лизгуна в камеру! Гуляев — писать сочинение на вольную тему!

Глава 5

Офицер особого отдела взгромоздил локти на столешницу и неприязненно разглядывал посетителя.

Минуту назад из помещения выскочил бледный как смерть сержант Рабоче-крестьянской Красной армии и стрельнул у Алексея папиросу. В нормальном состоянии никакой боец такого не сделал бы. Негоже рядовому составу стрелять курево у офицеров. Но этот парень был жутко расстроен, плохо понимал, что делает. Саблин дал ему папиросу, сочувственно похлопал по плечу и проводил глазами.

На столе у особиста лежал чистый бланк рапорта. Офицер еще не приложил к нему руку.

Процесс представления произошел. Два капитана без особой симпатии разглядывали друг друга.

— В чем провинился этот несчастный, Георгий Свиридович? — кивнул Алексей на дверь. — Он вылетел от вас как пуля. Рискну предположить, что вы не представили его к награде за мужество и героизм, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками.

— Я только выполняю свои обязанности, — процедил Вахновский. — В них входит выявление неблагонадежных элементов в солдатской и офицерской среде. Сержант Сушков скрыл, что его отец, крестьянин Тамбовской губернии, участвовал в антоновском мятеже двадцать первого года. Кулак, сельский эксплуататор. Вы понимаете, о чем я? Он был убит в ходе подавления мятежа. Мать сослали в Сибирь, где она и родила этого парня. Она через год скончалась, и будущий сержант Сушков воспитывался в детдоме.

— Я тоже воспитывался в детдоме, — заявил Алексей. — При этом не имею никакой информации о том, кто были мои родители. Они тоже могли являться эксплуататорами трудового народа, поддерживать белое движение, Антанту и тому подобное. Происхождение моей фамилии мне неизвестно. Ее мог придумать, например, кавалерист, доставивший меня в приют. Но я вырос нормальным советским человеком и никогда не помышлял о связях с врагом.

— Это куда вы клоните? — Вахновский насупился.

Его лицо стало крайне неприятным, глаза вцепились в собеседника как кошачьи когти.

— А вы не понимаете, что своими действиями наносите вред боеспособности вашей части? — без обиняков поинтересовался Алексей. — Вы еще арестуйте этого несчастного парня, к стенке поставьте. Нечего мелочиться. Надо уничтожить матерого контрреволюционера!

— Вы мне мешаете выполнять мою работу, несете антисоветскую чушь, — заявил Вахновский.

— У сержанта Сушкова есть нарекания по службе?

— Нареканий нет, — неохотно признал Вахновский.

— Тогда забудьте про этот рапорт. — Алексей ткнул пальцем в чистый лист. — И не надо строчить на меня доносы с обвинениями в антисоветской деятельности. Эта возня по вам же и ударит. Займитесь поисками реальных врагов. У вас имеются соображения насчет того, почему вражеской группировке, окруженной в Ненашеве, удалось вырваться из котла?

Капитан Вахновский не менялся в лице, но от внимания Алексея не укрылось, как его челюсти сжались, а в глазах блеснуло что-то, очень похожее на страх.

— Почему вы меня спрашиваете? — Он опустил голову, набычился. — Решение военных вопросов не входит в круг моих должностных обязанностей. Минуточку!.. Что происходит, товарищ капитан? — Вахновский напрягся, глаза его забегали.

Видимо, он вспомнил, что вчера человек из контрразведки проявлял к нему внимание. А сегодня прилип еще один, с явно провокационными заявлениями.

— Вам не следует волноваться раньше времени, товарищ капитан, — вкрадчиво сказал Алексей. — Органы контрразведки проводят следственные действия, выявляют круг лиц, у которых была возможность выдать врагу секретную информацию.

Вахновский закашлялся. Нелепый способ протянуть время, чтобы продумать стратегию поведения. Алексей терпеливо ждал.

— Вы к чему клоните, товарищ капитан? — возмущенно выдал Вахновский. — Меня подозревают в том, что я выдал информацию врагу? Вы сами-то верите в эту дикость?

— Так вы же верите, что сержант Сушков является затаившимся врагом? — сказал Саблин. — Почему бы мне на тех же основаниях не подозревать вас? Я вовсе не настаиваю на том, что вы выдали врагу секретную информацию. Но ведь такая возможность у вас была.

Откуда в нем взялась эта озлобленность? Он решительно не знал капитана Вахновского, впервые видел его. Антипатия к людям, призванным заниматься поиском внутренних врагов советского государства? Но ведь Алексей сам когда-то работал в аналогичной структуре, тоже впитал в себя все прелести системы. Или не все?

Он не отрывал насмешливых глаз от Вахновского. А того, похоже, потряхивал страх. Он впервые оказался в шкуре тех людей, которых привык подозревать во всех смертных грехах.

— Товарищ капитан, вам не кажется, что вы пересекли черту? — спросил Вахновский и глубоко вздохнул, как-то отяжелел.

— Пересек, — признал Алексей с сухой улыбкой. — Но она ведь никем не охранялась, верно? Вы у нас избранный, Георгий Свиридович? Лучше других? Самый качественный и надежный винтик в системе? Не хочу вас разочаровывать, но это не так. Вы не волнуйтесь, сейчас я больше не собираюсь вас отвлекать. Но мы еще встретимся. Постарайтесь не покидать расположение части, договорились? Нам же не нужны серьезные неприятности, не так ли? — Он встал, козырнул и вышел.

Пять «тридцатьчетверок» прогрохотали по улицам городка и встали во дворе бывшего овощехранилища. Члены экипажей выбирались из новеньких машин, разбивались на кучки, курили. К ним подходили мирные жители, затевали разговоры.

Танки прибыли с Урала. Члены экипажей были оттуда же. Войны они еще не видели, но всю положенную подготовку прошли.

На броне головного танка красовался лозунг, намалеванный белой краской: «Смерть фашистским оккупантам!»

Следом за колонной во двор въехал «газик» с вырезами вместо дверей. Из него высадились два офицера, молодой лейтенант и капитан постарше, невысокий, неплохо сложенный, с широкой лоснящейся физиономией, которую украшали очки в круглой оправе.

Они постоянно сползали на переносицу, и он возвращал их на место указательным пальцем. Это движение настолько вошло в привычку, что совершалось уже рефлекторно.