Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сам «верный друг» мотивировал свое согласие на русскую помощь таким образом:
«Когда человек тонет и видит перед собой змею, то он даже за нее ухватится, лишь бы не утонуть»[71].
В 1833 году Россия добилась того, что потом нам удалось вернуть только в 1945-м. Тогда мы сумели сохранить этот режим чуть больше двадцати лет, а во втором случае — чуть больше сорока пяти. После распада СССР Турция безболезненно и незаметно для нашей дипломатии лишила Россию права свободного прохода через проливы. Черноморский флот, расчлененный между Россией и Украиной, оказался заперт в Черном море, которое из зоны гарантированной безопасности превратилось в огромное окно уязвимости. Вторая Крымская война была выиграна той же коалицией без единого выстрела.
«Черное море является зоной потенциальных конфликтов… Именно в этом регионе будут проходить войны XX века за национальное самоопределение, за безопасность, за нефть и за миграционные процессы… Америка твердо намерена обеспечить для себя поставки каспийской нефти. А ее новые военные плацдармы на западном побережье Черного моря могут со временем быть использованы для распространения американского влияния на весь Черноморский регион».
Ункьяр-Искилисийское соглашение привело Пальмерстона в бешенство. В ответ на британские крики Россия заявила, что «мы просто сделали то, что Британия давно хотела, но не смогла».
«Пальмерстон отверг ответ как легкомысленный и оскорбительный, хотя знал, что он был до неприличия близок к правде»[72].
Россия достигла всех своих целей в Турции. Россия считала себя достаточно сильной, чтобы в одиночку договариваться с Турцией, в то время как европейцы стремились к интернационализации турецкого вопроса, то есть, по сути, к разделу Оттоманской Порты, которую называли «больным человеком Европы», на сферы влияния.
Однако на десятом году разрядки Оттоманская империя окончательно впала в маразм, одним из проявлений которого была систематическая резня христиан, подвигавшая Россию на посылку своих войск в христианские провинции. Это вызывало истерическую реакцию Европы, в первую очередь — Франции, стремившейся к реваншу после наполеоновской катастрофы. Россия ищет поддержки у англичан против Франции, англичане делают вид, что готовы ее предоставить. Таким образом, Россия постепенно втягивается в игры вокруг раздела Оттоманской империи.
Еще в 1850 году Луи Наполеон, будущий император Франции, решил домогаться восстановления Франции в роли покровительницы католической церкви в Османской империи, в которую тогда входила Святая земля. Тогда же французы потребовали восстановления преимущественных прав католиков на христианские святыни. Начался казуистический спор о том, кто должен чинить провалившийся купол, кому владеть ключами от Вифлеемского храма, какую звезду водворить в Вифлеемской пещере — католическую или православную.
Министр иностранных дел Франции Друэн де Луис уже после начала севастопольской осады:
«Вопрос о святых местах и все, что к нему относится, не имеет никакого действительного значения для Франции. Весь этот восточный вопрос, возбуждающий столько шума, послужил французскому правительству лишь средством расстроить континентальный союз, который в течение полувека парализовывал Францию»[73].
«Я думаю, что Крымская война, в первую очередь, была французской войной. Она была развязана Наполеоном III ради внутриполитических интересов. Он хотел обосновать легитимность своего режима, восстановить престиж Франции и вернуть русским долг за 1812 год»[74]
Федор Иванович Тютчев, который был не только великим поэтом, но еще и великим государственным чиновником, писал жене:
«Мы приближаемся к одной из тех исторических катастроф, которые запоминаются навеки. Невозможно, чтобы было иначе; невозможно, чтобы приступ бешенства, обуявший целую страну, целый мир, каким является Англия, не привел к чему-нибудь ужасному»[75].
Интересно, что ощущения, очевидные для здравой части русского общества, были абсолютно чужды николаевской дипломатии, твердо следовавшей курсом на союз с потенциальным противником. Вот что писал Тарле о всесильном русском канцлере графе Нессельроде:
«Мы знаем из позднейших свидетельств, что он понимал искусственный смысл искусственного раздувания со стороны Наполеона III этого выдуманного „вопроса “ и догадывался об опасности системы ответных провокаций со стороны Николая»[76].
Здесь придется остановиться на самой неприятной, особенно ввиду своей — по-прежнему — актуальности, странице российско-британских отношений девятнадцатого века. Это российская внешняя политика, продолжившая в самом тупом варианте «славную» воронцовскую традицию. Символом этой политики стал глава российского внешнеполитического ведомства канцлер граф Нессельроде. Нехитрая схема сводилась к тому, чтобы разыгрывать якобы непримиримые англо-французские противоречия, твердо рассчитывая на союз с Англией против идеологически чуждой и реваншистски настроенной Франции. Нессельроде, всячески поддерживая опрометчивое убеждение государя Николая I в том, что англичане с французами никогда не смогут договориться, шаг за шагом обеспечивал формирование против России единой общеевропейской коалиции во главе с вожделенным союзником — Британией. Это был последовательный путь к катастрофе Крымской войны. Людей, которые с самого начала видели эту катастрофу, в России не слушали.
