впечатлении, которое произвело на советскую делегацию знакомство с социально-экономической жизнью Югославии, Хрущёв отметил, что в стране сохранилась общественная собственность во всех сферах экономики и финансов, не была осуществлена денационализация промышленности, ранее национализированная собственность не возвращена иностранным владельцам. Удельный вес частного сектора, представленного кустарным производством и мелкими торговцами, не превышает 10 %. Вместе с тем вопрос «кто кого» в югославской деревне, где доминирует мелкотоварный сектор, как отмечалось в докладе, «далеко не решен». Что касается реформ югославской экономики и методов управления ею, то, по сообщению Хрущёва, делегаты решили не высказывать во время визита никаких критических замечаний. Не получили развернутых комментариев эти вопросы и в докладе советского руководителя на пленуме. В целом, констатировав, что «основные средства производства являются общественными, а государственная власть находится в руках рабочего класса и трудящегося крестьянства», Хрущёв озвучил главный вывод: «По экономической структуре и по классовой природе государственной власти Югославию нельзя отнести к государству буржуазного типа»[102]. Видимо, детальный анализ всех происходивших в этой сфере процессов еще предстояло сделать.

Гораздо подробнее в докладе были освещены проблемы идеологии. Отмечалось, что «в рассуждениях некоторых югославских руководителей о каком-то особом, югославском, социализме очень много наносного, чуждого», и не исключено, что сами они «на деле даже порвали с марксизмом-ленинизмом». Хрущёв попытался противопоставить взгляды Тито, который, по его мнению, в последнее время сделал ряд правильных заявлений о ведущей роли партии в обществе и необходимости для коммунистов руководствоваться идеями марксизма, и Карделя, в наибольшей степени отягощенного «грузом реформистских влияний»[103]. Резкое неприятие кремлевских блюстителей идеологической чистоты марксизма вызывал факт превращения СКЮ в одну из общественных организаций, задачей которой становилась культурно-воспитательная работа. Фактическое отрицание одного из основных постулатов марксизма-ленинизма – о руководящей роли партии в обществе – в глазах Москвы приравнивалось к потере югославскими коммунистами своего «лица». Хрущёв подчеркнул, что, с точки зрения теории, говорить о каком-либо особом югославском социализме нет никаких оснований, поскольку «марксисты-ленинцы должны исходить из общих принципов социализма, провозглашенных основоположниками научного коммунизма»[104]. Безапелляционно и в довольно грубой форме оратор попытался объяснить поиски югославскими коммунистами своего особого пути к социализму влиянием и привычкой к подачкам и поощрениям со стороны врагов, «поддержкой империалистов», для которых они являются «очень удобным орудием в борьбе против рабочего класса, против интернационализма, против коммунизма»[105]. Считая, что в сложившейся обстановке нельзя пускать события на самотек, Хрущёв указал в докладе на «священную обязанность» ВКП(б) помочь югославским товарищам освободиться от влияния «империалистического лагеря», «хорошенько разобраться в создавшейся обстановке» и вернуться на позиции марксизма-ленинизма. Подчеркивалось, что советские коммунисты должны активно воздействовать на югославских товарищей, «толкать их на правильный путь»[106].

Доклад Хрущёва не оставлял никаких иллюзий: советская партийная верхушка не могла допустить каких-либо экспериментов в идеологической сфере, считая себя единственной толковательницей марксизма. Именно поэтому в связи с сохранявшимися идеологическими разногласиями решение вопроса о восстановлении межпартийных отношений ВКП(б) и СКЮ откладывалось на ближайшую перспективу. Позже, осенью 1955 г., А. И. Микоян, разбирая вместе с Тито неверную, с точки зрения советских идеологов, теоретическую статью видного функционера СКЮ Велько Влаховича о социалистической системе[107], указал, что Кремль не претендует на монополию в сфере идеологии, но другие партии прислушиваются к мнению ВКП(б) как самой старой компартии с большим опытом[108].

Установки июльского (1955 г.) пленума ЦК ВКП(б), согласно которым СКЮ якобы не сможет самостоятельно найти верный путь к аутентичному марксизму и справиться с тлетворным влиянием Запада, стали основополагающими на долгие годы, наиболее бескомпромиссно проявились в годы правления Хрущёва и были продолжены при Брежневе. Патерналистская позиция советской стороны постоянно встречала отпор югославских коммунистов, лично Тито, который предлагал «москвичам» оставить свои советы и поучения, ибо давление в этом направлении было чревато еще большим отходом югославов от Москвы.

Охлаждение во взаимных отношениях после венгерских событий 1956 г., а затем неприятие «ревизионистской» новой программы СКЮ в 1958 г. определялись именно непреклонной верой Хрущёва в возможность вернуть Югославию в советский лагерь путем постоянного «активного давления»[109].

События в Чехословакии весной 1968 г., где новое руководство компартии поставило задачу сменить идеологическую платформу, отказаться от тоталитарной и разработать гуманистическую модель социализма, вызвали серьезную озабоченность в Москве. Идеи «Пражской весны» не вписывались в представления Кремля о функционировании социалистического общества, месте и роли в нем коммунистической партии. В Москве опасались утраты социалистических завоеваний, чего советское руководство не могло допустить. Предлагаемая коммунистами-реформаторами либеральная программа развития чехословацкого общества с целью придания социализму человеческого измерения явилась бы, как считали в Москве, началом распада советского лагеря. В конце апреля 1968 г. советское руководство пригласило Тито, который возвращался из поездки в Иран, Монголию и Японию, заехать в Москву для консультаций[110]. В ходе незапланированного визита югославам пытались внушить советское понимание происходивших в Чехословакии событий, акцентируя внимание на возможности цепной реакции, в которую могла быть втянута и Югославия. В высказываниях и репликах Л. И. Брежнева, А. Н. Косыгина, других членов Политбюро ситуация в стране характеризовалась как крайне напряженная: партия практически не владеет обстановкой, идет на уступки «антисоциалистическим силам», которые активно действуют в СМИ и обществе. Досталось и гостю: Косыгин упрекал ЦК СКЮ за отсутствие контроля над своими средствами информации, оказывающими поддержку событиям в Чехословакии, что признает и сама чехословацкая пресса[111]. Тито, со своей стороны, возвращаясь к главному вопросу, выражал уверенность в том, что, несмотря на наличие в стране значительных антисоциалистических сил, новое руководство КПЧ сумеет справиться с возникшими трудностями. Он подчеркнул, что знает Дубчека как хорошего человека и коммуниста, которого сейчас очень важно поддержать. Брежнев, высказывая точку зрения советского руководства, сообщил, что чехословацкие коммунисты собираются реализовать «новую модель социализма», суть которой, как добавил Косыгин, заключается в утверждении «западной буржуазной демократии». Тито выразил уверенность, что чехословацкая компартия не допустит серьезных внутриполитических изменений в стране, а рабочие не будут безучастными наблюдателями разворачивающихся событий[112].

В Москве уже готовились к возможному военному вторжению в Чехословакию в случае неуспеха решения проблемы политическим путем. Брежнев убеждал Тито, что не следует бояться слова «вмешательство», поскольку «пролетарским интернационалистам» «небезразличны судьбы социализма в других странах»[113].

Встреча показала, что югославское руководство по основным вопросам было солидарно с позицией Кремля: нельзя допустить утраты главных социалистических завоеваний – монополии компартии на власть и общественной собственности на средства производства. Однако в отличие от советской стороны оно готово было, до этих пределов, поддерживать реформаторские искания команды Дубчека. (Напомним, что сходную позицию руководство СКЮ занимало и во время революции 1956 г.