ввод иностранных войск без приглашения конституционных и выборных органов страны явился незаконным военным вмешательством и тем самым ужасной ошибкой, которую нелегко исправить. Он напомнил советскому послу, что у югославских коммунистов есть собственная, базирующаяся на началах марксизма-ленинизма концепция социализма, которую они никому не навязывают, но от которой никогда не отступятся[125]. Подтверждением бескомпромиссной позиции Белграда в деле защиты своих национальных интересов прозвучали заключительные слова Тито, что стоящие перед его страной проблемы югославские коммунисты решат сами и не допустят чьего-либо вмешательства со стороны[126].

Советский ответ на позицию югославов был дан уже в конце октября. Это были инструкции для широкого круга советских министерств, ведомств, культурных и общественных организаций о том, как следует вести дела с Югославией в новых условиях и реагировать на всю поступающую из страны информацию. Рекомендации были перечислены в составленной в недрах отделов ЦК записке, которая была оформлена в виде постановления Политбюро ЦК КПСС от 23 октября 1968 г. «О некоторых вопросах советско-югославского сотрудничества» и имела гриф «строго секретно». Десять пунктов документа отражали истинный характер отношения Кремля к Югославии, в котором доминирующим был инструментальный подход, стремление использовать завоеванные страной влияние и престиж в мировом социалистическом и рабочем движении и афроазиатском мире в своих интересах, получать аналитическую информацию о происходящих там процессах. В области идеологии задачи формулировались с учетом негативного отношения Югославии к августовской интервенции: предписывалось еще больше ужесточить контроль за любыми контактами Праги с Белградом, подвергать цензуре всю культурно-идеологическую продукцию, поступающую в СССР из Югославии. Часть рекомендаций, которые носили ограничительный, санкционный характер, охватывала и другие сферы взаимоотношений между двумя странами. Так, в первом пункте говорилось о необходимости не проявлять инициативы в вопросе обмена партийными делегациями и отложить ранее согласованное решение о передаче югославской стороне копий документов о деятельности КПЮ из фондов Коминтерна. Министерству иностранных дел следовало продолжать работу, направленную на оказание «выгодного для социалистических стран влияния на внешнеполитический курс СФРЮ», «добиваться поддержки с ее стороны мероприятий СССР по тем международным вопросам, по которым позиции обеих стран остаются близкими». Советским посольствам было рекомендовано содействовать «нейтрализации подрывной, антисоветской деятельности югославских представителей в третьих странах и международных организациях»[127]. В сфере взаимного экономического и военного сотрудничества желательным было, сохраняя достигнутый уровень связей, не проявлять новых инициатив и решать все вопросы в зависимости от дальнейшего развития советско-югославских отношений. Туристический и культурный обмен также ставился под усиленный партийный контроль: выезжающие в Югославию группы должны были тщательно подбираться и проходить особый инструктаж, а поездку каждой делегации следовало использовать для усиления советского влияния в стране[128]. Главному управлению по охране государственных тайн при Совете министров СССР предписывалось усилить контроль за содержанием поступающих из Югославии по подписке и в розничную продажу периодических изданий. В первую очередь следовало пресекать появление на советском рынке печатной продукции «материалов с извращенными оценками советской действительности, внешней политики СССР». Таковые подлежали немедленному изъятию из распространения. Редакциям партийных газет и журналов рекомендовалось публиковать статьи о югославской действительности, вскрывая отрицательные тенденции, проявляющиеся в ходе проведения в стране экономической и общественной реформы и реорганизации СКЮ, разоблачая югославские концепции роли партии и государства в строительстве социализма, экономическую политику югославской компартии, внеблоковую внешнюю политику СФРЮ и «в целом, миф о преимуществах „особого“, так называемого „югославского пути к социализму“». Особое внимание Кремля к югославской модели строительства социализма в сложной ситуации 1968 г., подчеркиваемая необходимость ее постоянной критики свидетельствовали о признании опасности ее возможного влияния на другие страны советского блока, особенно нежелательного в кризисный период.

Таким образом, постановление Политбюро ЦК КПСС от 23 октября 1968 г. свидетельствовало, что и через двадцать лет после появления бухарестской резолюции Информбюро (июнь 1948 г.) югославский социализм оставался для советских идеологов и политиков ревизионистским проектом, отношение к которому обусловливалось необходимостью решения задач собственной политики. Новые установки Москвы по разным каналам дошли до Белграда и стали дополнительным стимулом для ускоренного проведения социально-экономических реформ и придания большей динамичности югославской политике неприсоединения[129].

Андрей Борисович Едемский

Белград и Москва на грани очередного конфликта: Тито против Брежнева в 1968 г.

Советско-югославские отношения, серьезно осложнившиеся в результате резко отрицательной реакции югославского руководства на интервенцию в Чехословакию вооруженных сил стран – участниц Варшавского договора в конце августа 1968 г., не раз привлекали к себе внимание исследователей. В последние десятилетия появились работы историков, занимавшихся их изучением на основе архивных документов, преимущественно югославских и чехословацких[130]. Сделано уже немало, тем не менее лакуны в истории взаимоотношений Белграда и Москвы во второй воловине 1968 г. остаются, и для их заполнения необходимо тщательное изучение советских документов и синтез полученных новых знаний с результатами предыдущих исследований.

Уже весной 1968 г. вопрос о векторе и перспективах начатых в Чехословакии реформ превратился в основной в официальных отношениях Белграда и Москвы. Именно он стал причиной заранее не запланированных консультаций лидеров двух стран, состоявшихся в конце длительного турне Й. Броз Тито по азиатским странам в апреле. И внимательное прочтение, и формальная «статистика» (в записи беседы от 29 апреля чехословацким сюжетам посвящено более трети ее объема[131]) подтверждают это. Новый разлом в отношениях лидеров двух стран произошел именно тогда. Обеим сторонам потребовалось приложить немало усилий для того, чтобы этот, казалось бы, периферийный вопрос двусторонних отношений не превратился в запал очередного взрыва, способного развалить тщательно сбалансированную конструкцию двусторонних отношений, которую обе стороны взаимными усилиями старательно создавали с 1954 г.

Еще до обсуждения с советским руководством хода и перспектив «Пражской весны», югославы установили, не стремясь при этом к публичности, тесные контакты с лидерами обновляющейся Чехословакии. После встречи в Москве они уже не старались их скрывать. 13–15 мая в Праге побывал государственный секретарь по иностранным делам СФРЮ Марко Никезич. На состоявшейся после его возвращения в Белград встрече с послом СССР И. А. Бенедиктовым положение в Чехословакии было главной темой. Мы имеем возможность сопоставить отчеты о встрече обоих ее участников. Внимание Никезича, судя по сделанной им записи беседы, привлек, прежде всего, интерес советского посла к вопросу «усиления руководящей роли компартии и государства» в Чехословакии и активизации альтернативных коммунистам сил – социалистической и особенно католической партий (Никезич посчитал, что его собеседник ошибся, назвав так Народную партию). Югославский функционер дипломатично ушел от конфликтных оценок, заметив, что его представления о положении в ЧССР до поездки, сформированные на основе сообщений югославской печати, не соответствовали действительности. Чехословацкая ситуация «значительно более спокойная», чем он ожидал увидеть[132]. Следует