Им то и дело попадались предметы с самолета. Ничего страшного в них самих не было, но от каждой такой находки – свидетельств неожиданно оборвавшихся жизней – все равно холодело внутри. Бутылки из-под лимонада, обрывки русских газет (в одной из них Виталий опознал «Известия»), пакеты с надписями на кириллице и какая-то тетрадь. Калоев поднял ее и начал листать. За ночь в лесу страницы стали влажными, буквы слегка поплыли, но текст хорошо читался. На титульном листе инициалы: «З. Ф.». Тетрадка исписана мелким, аккуратным почерком. Последняя запись 30 июня. Виталий пробежал глазами по строчкам: «скучаю по маме», «в Москве душно», «улетаем завтра». В самом конце стихотворение:

«Остального» было немного. На дне пакета лежал пленочный фотоаппарат – «вдруг снимки сохранились», и мобильный телефон с разбитым дисплеем – «может, кто из родителей опознает».

Дорога до Овингена заняла не больше двадцати минут. Еще примерно столько же они кружили вокруг штаба, чтобы найти место для парковки. Машин для Овингена, в котором живет всего четыре тысячи человек, было очень много.

С самого утра к штабу съезжались так называемые «русские немцы». До некоторых из них, как до Майи, дозвонились из мэрии – нужны были переводчики, другие – и их было большинство – приехали сами. Уже к обеду в переводческом пуле зарегистрировалось около тридцати добровольцев.

Местные немцы равнодушными тоже не остались. Одни предлагали приютить у себя родственников погибших, другие привозили еду для полицейских и спасателей, которых стягивали в Овинген со всей страны.

Эксперт задавал Виталию стандартные в таком случае вопросы: даты рождения, имена, особые приметы, во что были одеты. На случай, если потребуется ДНК-тест, взяли образец слюны.

Он протянул Калоеву пачку снимков. Виталий просмотрел первых два, а взглянув на третий, вдруг закричал:

Он слышал свой голос будто со стороны. Страшный, надрывный крик незнакомого ему человека. Виталий ослеп от навернувшихся слез, мир поплыл перед глазами. Он потерял контроль над собой, душа словно вышла из него, ломая ребра, разрывая плоть. Боль пронизывала все. Одна лишь сплошная непрерывная боль!

Майя обнимала Виталия, пытаясь успокоить его, остановить этот крик, но он смотрел сквозь нее, не видя и не слыша ничего, будто и нет его здесь. Майя побледнела так, что, казалось, вот-вот упадет в обморок. Гельмут с трудом оторвал ее от Виталия и вывел на свежий воздух. Там ее осмотрели врачи «скорой помощи», дежурившей у штаба. Когда они вернулись назад, Калоев уже взял себя в руки:

– Майя, скажи им, что я хочу видеть свою дочь!

Гельмут предвидел эту просьбу и боялся ее. Место, где хранили тела, тщательно скрывали. В Юберлингене и его окрестностях не было ни одного морга, рассчитанного на такое количество тел. И останки временно свозили в Гольдбахские штольни. Их начали строить осенью 44-го года после серии интенсивных бомбардировок Фридрихсхафена. Специально для этого в окрестностях Юберлингена открыли «филиал» Дахау, куда перевели 800 с лишним военнопленных. Это были в основном поляки и русские. Работали круглосуточно. Менее чем за семь месяцев внутри скалы был вырыт тоннель длиною в четыре километра. Это стоило жизни двум сотням заключенных. И вот спустя полвека бункер, который строили для нацистов советские военнопленные, вдруг стал временным «прибежищем» для 52 погибших российских детей. Понимая эту жуткую иронию судьбы, немцы держали в строжайшей тайне, где им приходится хранить тела.

В штабе взяли паузу, чтобы согласовать это решение с министерством. Гельмут предложил Виталию пока съездить к тому месту, где нашли Диану. Тело девочки обнаружили наутро после катастрофы на ферме в двадцати километрах от Овингена. Как рассказал по дороге Гельмут, Диану увидела дочь хозяйки фермы, выгоняя коров на пастбище.

До сих пор ему казалось, что Виталий неплохо держится, но что на самом деле творится в его голове, если он думает о таком?