Я оставил ее за чашкой кофе. Я долго смотрел на нее. Такое лицо могло быть у моей матери. С морщинами женщины, потерявшей двоих из своих сыновей на войне, к которой она не имела никакого отношения. Она повернула голову. В сторону моря.

— Он мог бы зайти ко мне, — сказала она.

После сооружения метро я лишь с десяток раз ездил из конца в конец линии номер 1 Кастеллане-Ла Роз. Из шикарных кварталов, куда переместился центр города с барами, ресторанами, кинотеатрами, мотаться в северный район не было никакого резона, если к этому не вынуждали обстоятельства.

Уже несколько дней группа молодых арабов бесчинствовала на этом маршруте. Служба безопасности метро склонялась к применению силы. Арабы, мол, только ее и понимают. Мне была знакома эта песенка. Если не считать того, что сила никогда себя не оправдывала. Ни в метро, ни на железной дороге. После избиений со стороны арабов следовало мщение. Год назад они блокировали железнодорожный путь на линии Марсель-Экс, сразу за вокзалом в Сентьем-ле-Валлон. Полгода назад забросали камнями поезд метро на станции Фрэ-Валлон.

Поэтому я предложил иной способ действий. Он сводился к тому, чтобы завязать диалог с бандой. На мой манер. «Ковбои» из службы безопасности метро подняли меня на смех. Но на этот раз дирекция не пошла у них на поводу и предоставила мне свободу действий.

Меня сопровождали Пероль и Черутти. Было 18 часов. Поездка могла начинаться. Часом раньше я заскочил в гараж, где работал Дрисс. Я хотел, чтобы мы поговорили о Лейле.

Он заканчивал свой рабочий день. Я ждал Дрисса, беседуя с его хозяином. Горячим сторонником трудовых соглашений с учениками. Тем более, если подмастерья вкалывают, как рабочие. Но Дрисс на работу не скупился. Он с удовольствием возился со смазкой. Каждый вечер он получал свою «дозу». Смазка была не так вредна, как крэк или героин. Так все считали. И я думал так же. Дрисс должен был неизменно работать лучше других. И не забывать говорить «да, месье, нет, месье». И постоянно помалкивать, ведь он, черт возьми, все-таки был только грязный араб. Пока что Дрисс держался хорошо.

Я привел его в бар на углу. «Синий семафор». Бар грязноватый, как и его патрон. Глядя на его рожу, угадывалось, что здесь арабам разрешается играть в лото, делать ставки в городском тотализаторе и пить только у стойки. Даже я, напустив на себя эдакий развязный вид а ля Гарри Купер[16], чтобы взять на столик две кружки пива, и то был вынужден почти сунуть ему под нос свое полицейское удостоверение. Для некоторых я тоже был слишком смуглым.

— Ты прекратил тренировки? — спросил я, вернувшись с пивом к столику.

Следуя моим советам, Дрисс занимался в зале бокса в Сен-Луи. Руководил им Жорж Маврос, старый мой приятель. После нескольких победных боев это был будущий чемпион. Потом ему пришлось выбирать между женщиной, которую он любил, и боксом. Он женился. Стал водителем грузовика. Когда он узнал, что его жена спит со всеми, как только он уезжает в рейс, время было упущено, чтобы стать чемпионом. Он бросил жену и работу, продал все, что у него было, и открыл этот зал.

Дрисс обладал всеми данными, необходимыми в этом спорте. Умом. И страстью. Он мог бы стать таким же хорошим боксером, как Стефан Хаккун или Аким Тафер, его кумиры. Маврос сделает из него чемпиона. Я верил в это. При том условии, если и тут Дрисс будет хорошо держаться.

— Слишком большая нагрузка. Потому что надо часами молотить друг друга. А патрон — сущий педик. Он меня ни на шаг не отпускает, приклеился к моей жопе.

— Ты не позвонил, а Маврос тебя ждал.

— Вы что-нибудь узнали о Лейле?

— Для этого я к тебе и пришел. Ты не знаешь, был ли у нее парень?

Он посмотрел на меня так, будто я его разыгрываю.

— Разве вы не ее мужчина?

— Я с ней дружу, как и с тобой.

— Я-то считал, что вы ее трахаете.

Я чуть было не влепил ему пощечину. Есть слова, от которых меня тошнит. От этого особенно. Наслаждение не обходится без уважения. Оно начинается со слов. Я всегда так думал.

— Я женщин не трахаю, я их люблю… Одним словом, я пытаюсь…

— А Лейлу?

— Ты сам как считаешь?

— Я? Вы мне очень нравитесь.

— Брось. Ведь полно хороших ребят, молодых, вроде тебя.

— Ну и что?

— А то Дрисс, что я не знаю, куда она делась. Черт! Ничего не знаю! И мне это не нравится, но не потому, что я ее не трахал!

— Мы ее найдем.

— Это же я сказал твоему отцу. Сам видишь, поэтому я пришел к тебе.

— У нее дружка не было. Только мы. Я, Кадер и отец. Факультет. Ее подружки. И вы. Она без конца о вас рассказывала. Найдите ее! Это ваша работа!

Он ушел, оставив мне телефон двух подруг Лейлы, Жасмин и Карины, которых я как-то встречал, и Кадера в Париже. Но было непонятно, почему она уехала в Париж, ничего не сказав брату. Даже если у Кадера были неприятности, она его предупредила бы. Во всяком случае, Кадер был ни причем. Кстати, это ему приходилось заниматься бакалейной лавкой.

Их было восемь. Шестнадцати-семнадцати лет. Они сели в поезд в Старом порту. Их ждали на станции. «Железнодорожный вокзал Сен-Шарль». Они набились в первый вагон состава. Встав на сиденья, они колотили по стенкам, по стеклам как по тамтамам, в ритме радиоприемника К7. Под рэп, разумеется. Группа IAM была мне знакома. Действительно модная марсельская группа. Ее часто можно было слышать на радио «Лягушка», аналоге радио «Нова» в Париже. «Лягушка» включала в программу все рэп- и регги-группы Марселя и юга Франции: IAM, «Fabulous Trobadors», «Bonducon», «Hypnotik», «Black Lions». И «Massilia Sound System», возникшую в среде ультра, на южном повороте стадиона-велодрома. Группа заразила лихорадкой регги, стилем хип-хоп, сначала болельщиков клуба «Олимпик де Марсель», потом весь город.

В Марселе любят трепаться. Рэп — это то же самое. Сплошной треп, хоть отбавляй. Кузены с Ямайки нашли себе здесь братьев, и эта публика болтала обо всем, как в баре. О Париже, о централистском государстве, о вонючих пригородах, о ночных автобусах, о жизни, о своих проблемах. О мире, увиденном из Марселя.

Мы живы ритмом рэпа,

Поэтому он так волнует.

В Париже они хотят власти и бабок.

Мне 22 года, надо еще много успеть.

Но ни разу в жизни я не предал

моих братьев.

Еще я вам напомню,

прежде чем слинять отсюда,

Пусть меня не считают

Подстилкой блядского государства.

И в вагоне они громко гремели. Тамтам Африки, Бронкса и планеты Марс. Рэп был не моей музыкой. Но тексты группы IAM, я должен это признать, попадали прямо в цель. В самом деле. Вдобавок, у них был groove, как они говорят. Достаточно было посмотреть на двух юношей, что танцевали передо мной.