— Монах Иона чист лицом, а у послушника на правой щеке и виске — шрам, старый, тонкий.

Уже кое-что.

— Попробую, настоятель, только больно много времени ушло, тяжко следы отыскать будет.

— Вот и попробуй. Не сможешь найти — стало быть, то угодно Господу.

Я раскланялся, настоятель осенил меня крёстным знамением, и я вышел.

Обратную дорогу к воротам нашёл сам. Монах, завидев меня, живо отворил ворота. Нос его слегка припух и багровел, заметно выделяясь на лице.

Отвязав лошадь, я поехал домой. Ехал не спеша, погрузившись в думы. Задали мне отцы церкви трудноразрешимую задачу. Каким путём поехали монахи, где случилось несчастье? В том, что случилось именно несчастье, я не сомневался. Если бы их просто ограбили, они давно бы уже заявились в монастырь — даже пешком.

Настоятель не сомневается в Ионе, но ручаться за послушника не может. Придётся ехать в Боровск и опрашивать по дороге всех — другого пути начать поиски я не видел. Всё усугублялось давностью. Месяц — это много, если кто что и видел, так забыть успел, или сам куда уехал, например — по торговым делам.

«В общем, — сделал я неутешительный вывод, — ждёт меня дорога с нудным выведыванием следов и, вероятнее всего, с плачевным результатом».

Дома я собрал вещи. Собственно, вещей было мало: смена белья, продукты на дорогу; проверил оружие, и поутру, попрощавшись с семьёй, выехал.

Мало того, что дело не сулило удачи, так ещё и заработать не удастся — только геморрой.

Я прикинул, каким путём могли ехать Иона и Трифон. Телега пройдёт не везде, где сможет верховой.

В первой же деревне я остановился, опросил жителей. Неудача. Монастырь был недалеко, и монахи ездили часто — в день несколько раз. Опрашивать надо подальше от монастыря: не догадался я, что монахи могут ездить в город за мукой, солью и всем другим.

Решив так, я гнал лошадь часа два и, отъехав на порядочное расстояние, въехал в село. В том, что это было именно село, сомневаться не приходилось — виднелась церковная колокольня. Туда я сразу и направился. Куда заедут на отдых и трапезу монашествующие, как не в церковь.

Священник подтвердил, что видел таких — Иону знает давно, ночевали они у него и уехали дальше.

Тянуть время я не стал — снова пустил коня вскачь. Сколько могут монахи проехать в день на повозке? Вёрст двадцать пять, сомнительно, что более. Вот через такое расстояние и надо останавливаться мне, и сразу — в церковь. Тогда удастся выиграть главное — время.

Уже далеко за полдень я снова привязал коня у сельской церкви.

— Да, Иона был, и уже не в первый раз, — подтвердил священник, — уехали поутру — после службы и завтрака.

И снова гонка, снова опрос священников.

До вечера я успел побывать в четырёх церквах. Тот путь, что Иона с Трифоном проделали за четыре дня, я одолел за день. Переночевал на постоялом дворе и спозаранку, после первых петухов, плотно позавтракав, чтобы не терять время на обед, вскочил на коня.

Быстро мелькали деревни, проносились назад поля и леса. Мелкие реки преодолевал вброд, крупные — по мостам, иногда на паромах — здесь они назывались «самолётами». Просто удивительно это современное словечко. И везде, где можно, я расспрашивал людей. Обычно ни одно событие не проходит мимо людского глаза, только надо уметь выспросить, выпотрошить свидетеля.

И наконец мне улыбнулась удача — на перекрестке дорог, в сельце уже никто не смог сказать, что видел священника на телеге. Разводил руками и приходской священник сельской церкви. Никто к нему не заезжал; монаха Иону знает — бывал у него о прошлом годе, но ноне не был.

Похоже — события развернулись где-то недалеко.

Поскольку уже был вечер, я отправился на постоялый двор. Поставив коня в конюшню, я плотно поужинал и завалился спать. А поутру стал разговаривать с хозяином и прислугой постоялого двора — не было ли, не видел ли кто монахов.

И вот такая интересная штуковина прояснилась. Приблизительно тогда, когда здесь должны были проехать Иона с Трифоном, на постоялом дворе три монаха жили. Ну может, и не монаха, но в чёрных рясах.

— Кресты на груди были? — уточнил я.

— А то! — удивился половой.

Стало быть, христианской веры те люди.

— И когда они уехали?

— Жили у нас неделю, а съехали аккурат три седмицы назад.

И как я не пытался выведать — на повозке они были или пешком, в какую сторону, по какой дороге ушли — ничего не смог выяснить. Слуга твердил: «Я половой, моё дело — кушанья да вино подносить, посуду убирать. За гостями присматривать — на то другие люди есть».

Ну и ладно, хоть что-то для себя интересное узнал.

Надо навестить соседние сёла, и особенно — священников местных. Чего это трое монахов неделю живут на постоялом дворе? Если человек в пути по делу, то остановился на ночлег, а утром — в путь. А эти неделю жили. Ждали кого-то? А не Иону ли с грузом драгоценным? То, что подрясники на них, ещё не говорит о том, что они на самом деле священники. Любой может купить чёрной ткани и сшить подрясник или купить готовый.

Трое жили — очень удобно втроём одного связать или убить. А послушник, бывший ратник, в расчёт не брался? Или о нём не знали? А может, ещё хуже — на него рассчитывали?

Вопросов много, только ответов нет. И ещё одна маленькая заноза — Иону знали все священники по дороге, стало быть, он частенько ездил по ней. Поэтому выследить его и устроить засаду не представляло трудностей.

Если предположить, что засада и впрямь была и её осуществили эти трое, рядившиеся в монахи — где трупы? Трое против двоих, один из которых — бывший ратник и при оружии? Силы почти равны. Должны быть раненые или ещё как-то пострадавшие.

Я объехал соседние сёла, поговорил со священниками. Правда — относились они уже не к Вологодской епархии, а подчинялись Твери. Между делом я интересовался — не приходилось ли за последние две недели хоронить кого-то из паствы, кто незнаком священникам? Нет, не приходилось. В принципе, если были убитые в схватке — их могли закопать втихую, без отпевания, где-нибудь в лесу.

Я ездил по дорогам, внимательно оглядывал обочины. Никаких следов крови, поломанных веток кустарников — ничего. Ну не могли же эти двое испариться, пропасть незаметно. В конце концов — где их лошадь и телега?

Я поинтересовался у местных кузнецов — не подковывали ли они чужую лошадь, которую приводили местные. Двое сказали, что подковы ставили, но хозяев и лошадей знают, как облупленных, а вот кузнец из Ольгинки обмолвился, что седмицу назад монахи из соседнего монастыря приводили подковывать лошадь, которую он раньше не видел.

— Есть в монастыре две лошадки — старый мерин и молодая кобылка. Держат их для разных нужд — дрова привезти, сенца. А тут я и сам удивился — новая лошадь, справная трёхлетка. Монахи сказали — купили на торгу. Не наша лошадь, не тверская.