— Смогу. А этот? — он кивнул на лежащего.

Я подошёл к послушнику, снял с него пояс,

связал руки. Оторвал подол подрясника, затолкал в рот. Провёл рукой по правой щеке — есть рубец! Стало быть, послушник сдал Иону. Я уже хотел затащить Трифона на место Ионы в узилище, как передумал. Развязал руки, стащил с него подрясник, снова связал руки, оставив его только в исподнем, и волоком затащил в каменное узилище. Запер замок, ключи забросил на крышу. Потом натянул на себя подрясник — эх, клобук бы мне ещё на голову, да нету.

— Ты чего стоишь, монах? Лезь через стену и жди, как велено было.

— Чего делать хочешь? Может, и я сгожусь в помощь?

— Лезь, сам попробую сыскать пропажу. Если всё пойдет удачно, вскоре встретимся. Не вернусь до утра — возвращайся в Прилуки, расскажи настоятелю — кто предал и где ценности.

Я подсадил монаха на стену, сам же пошёл к кельям. Маскировка моя, конечно, лыком шита. Монахов и послушников в монастыре немного, все друг друга в лицо знают, но издалека или со спины не всякий угадает. Я сейчас хватался за любую соломинку.

Целы ли ещё и на месте ли риза и навершие, не отправились ли в Москву или другое какое место?

Слышал я краем уха о церковном расколе. «Яблоком раздора» было отношение к монастырским пахотным землям с жившими на них крестьянами. В те годы размеры угодий порой во много раз превышали разумно необходимые для жизни самой братии. Однако же с большим богатством связано немало искушений и опасностей.

Нил Сорский, посетив Афон, увидев мусульманский полумесяц на величественном когда-то храме святой Софии в Константинополе, пришёл к горькому осознанию причин падения Византии в 1453-м: таков печальный конец неправедных притязаний христиан на величие, богатство, мирскую власть. Вернувшись в Россию, он поддержал монашеское благочестие, названное «нестяжательством», проповедуя: «…стремление к приобретению сёл и стяжанию богатства — отступничество от заветов Христа».

Государь Василий Третий в 1511 году утвердил первоиерархом Варлаама. Был он из когорты нестяжателей, предлагавших государству церковные земли. Велик был искус у государя забрать богатые земли монастырей, да умён был государь. Забери земли — и что тогда? Зачем нищей и безземельной церкви поддерживать светскую власть? И к тому же у государя не останется рычагов давить на церковь. Оба — и Варлаам и Василий — вели жёсткую политическую игру.

Но была и третья сила — так называемые иосифляне, «стяжатели», внимавшие преподобному Иосифу Волоцкому, которые не хотели, чтобы земля — главная ценность и кормилица — перешла государству и отстаивали право монастырей владеть землями и крупной собственностью. При таких противоположных воззрениях конфликт двух церковных направлений был неизбежен и имел далеко идущие последствия для всей православной церкви.

Кровавые драмы усугубляли некоторые деятели, которые, используя авторитет известных нестяжателей, стремились контролировать крупную церковную собственность. Одним из ярких представителей был Вассиан Косой, в миру — князь Василий Патрикеев, коего государь недавно помиловал и вернул из ссылки. Вот он и его соратники и плели интриги. Впрочем, меня эти игры не касались — как казалось мне.

А вот поди ж ты, коснулись…

Я шёл по пустынному двору. После вечерней молитвы монахи отошли ко сну. Вошёл в жилой корпус, по коридору повернул направо. Куда теперь? Здесь было несколько дверей. Иона говорил, что келья настоятеля направо, это так. Но! Почему ценности должны быть обязательно в келье? Скорее всего, они могут находиться в каком-то служебном помещении, скажем — кабинете настоятеля.

Помедлив немного, я свернул влево, прошёл по причудливо изгибающемуся коридору и упёрся в деревянную резную дверь. Подёргал за ручку, убедился, что дверь заперта. Ломать? Шума много будет. А если попробовать проникнуть через окна? Надо посмотреть, нет ли на них решёток с внешней стороны?

Я шёл по коридору назад, считая шаги. Вышел во двор, свернул направо и отсчитал те же тридцать два шага. Должны быть эти окна — два, а может и три. Это в кельях по одному окну. Кабинет же много больше.

И здесь меня ждала неудача — окна прикрывали решётки из толстого кованого железа. В конце концов, чего я создаю себе трудности? Я просто прошёл сквозь стену между окнами.

Я планомерно начал осматривать кабинет, досадуя, что не спросил у Ионы — в чём перевозились риза и навершие — в сундучке или кожаном мешке? Я открывал шкафчики, даже под стол залез — ничего похожего. Ладно, навершие не такое и большое — но риза?

И тут мне припомнился Печерский монастырь, когда настоятель Кирилл, чтобы достать деньги, открыл потайную дверцу. Может быть, и здесь надо поискать нечто подобное? Я обшарил руками одну стену, другую — ничего похожего.

Третью же стену прикрывала тяжёлая ткань с вытканными на ней библейскими сюжетами. И только я поднял её, как увидел эту дверцу. Замочной скважины не было, стало быть — есть потайной механизм. Я начал дёргать, крутить, тянуть за все мало-мальские выступы, до чего дотягивалась рука. Случайно я локтем задел выступ креста на стене, у дверцы что-то щёлкнуло, и она приоткрылась. Темнота полнейшая. По-моему, на столе я видел свечу в подсвечнике. Точно, вот она.

Я зажёг свечу от лампады и вошёл в потайную комнату. Это было небольшое узкое помещение — два на три метра, совершенно без окон, что меня успокоило — по крайней мере, со двора не увидят свет свечи.

Расшитая золотом риза висела на плечиках, на подставке стоял сундучок. Я откинул крышку. Мать моя! Давно я не видывал такой красоты. Навершие матово светилось полированным золотом, и падающий скудный свет свечи бросал на стены разноцветные лучики от крупных самоцветов. А ещё на стеллаже лежали небольшие кожаные мешочки с монетами. Я поколебался — не прихватить ли парочку? Ведь наверняка от отца Саввы я не получу ничего, но — устоял перед соблазном. Свернув ризу, я уложил её рядом с навершием в сундучок, вышел из потайной комнаты, задул свечу и поставил подсвечник на стол.

Надо выходить — но как? На окнах решётки, дверь заперта на ключ, и изнутри открыть её нечем. С сундучком через стену не пройти. Я поставил сундучок на стол, открыл его, надел на себя ризу, навершие сунул за пазуху. Попробовал пройти сквозь стену и — у меня получилось. Теперь быстрее к задней стене монастыря. Удалось пройти незамеченным.

Я снял ризу — жалко будет, если порву о камни. Снял и подрясник, замотал в него ризу и навершие, туго перетянул верёвкой. Взобрался на вершину монастырской стены.

— Эй, Иона, ты здесь?

— Здесь, заждался уже — чего так долго.

— Держи!

Я бросил ему свёрток.

— Ты что — монастырь ограбил, ирод?

— Вернул тебе ризу и навершие, а ты меня ещё и ругаешь.

— Неужто? — возопил Иона.

— Тихо — хочешь, чтобы стража монастырская сбежалась? Думаю, второй раз тебе удачно освободиться не получится. Плавать умеешь?