Однако всем следует попробовать красные вина Рафаэля.

Помогая укрепить репутацию Александера, Симона не забывала и о Доме Дювалье.

— Она просто молодец, правда? — заметила Габриель в один из тех редких моментов, когда оказалась рядом с братом.

Раф усмехнулся:

— Где она только всему этому научилась?

— В школе. На виноградниках. Рядом со своим отцом. Люк сказал, что, когда ты уехал, она полностью переключилась на работу. Симона пожертвовала мужчиной, которого любила, ради семейного бизнеса. В противном случае произошла бы катастрофа. — Рафаэль молча принял удар. Выражение лица Габриель смягчилось. — Она любит тебя, Раф. Но она предана своей семье, а ты не оставил ей выбора. Ни одного приемлемого варианта. Она не могла уехать, ты не мог остаться. Ну, теперь ты сам видишь, насколько она незаменима.

— Вижу, — хмуро отозвался он.

— Кстати, я хочу поблагодарить тебя. За то, что ты показал Симоне виноградник, и за сегодняшний вечер. Я знала, что ты сможешь выдержать.

— Не торопись, ангелочек, — пробормотал Рафаэль. — Вечер еще не закончился.

— Я доверяю тебе. — Габриель поцеловала его в щеку. — Попробуй начать все заново, Раф. Тебе это только пойдет на пользу. Она изумительная женщина.

Вот этого он как раз и боялся.

На искушенный взгляд Симоны, все шло замечательно. Еда была превосходная, вина — отменные, столы оформлены безупречно, а обслуживание не оставляло желать ничего лучшего. Люк выглядел довольным, Габриель сияла, гости были счастливы, общаясь между собой на смеси языков, приправленной изрядной долей юмора.

Харрисон свободно говорил на французском, немецком, голландском и сносно на испанском и итальянском языках, что весьма подходило для тех планов, которые уже начала строить Симона.

Вот тебе и простой австралийский фермер.

— Хватит работать, — произнес низкий повелительный голос. Перед Симоной появился стакан с прозрачной жидкостью, чудесным образом оказавшейся простой холодной водой. — Можешь ты хоть на минуту расслабиться? Это тебе от Иниго.

Иниго, должно быть, заключил сделку с дьяволом.

Спрятавшись за широкими плечами Рафаэля, Симона залпом осушила стакан, утолив жажду в совершенно несвойственном ей стиле.

Возвращая стакан, она заглянула ему в глаза — темные, как ночное озеро.

— Я все думаю, — пробормотал он, — которая из них настоящая — чувственная вакханка или уверенная в себе хозяйка дома?

— Они обе настоящие и обе сейчас здесь, — заявила она. — Какую ты предпочитаешь?

— Ну, это зависит от многого.

— А если бы мы с тобой оказались в каком-нибудь укромном уголке? Какую бы ты предпочел?

— Ты знаешь, принцесса.

— Нет, не знаю. — Она решила не обращать внимания на «принцессу». Пока. — Три дня назад, когда я тебя поцеловала, ты явно не хотел вакханку.

Рафаэль помолчал и сменил тему:

— Я хочу поблагодарить тебя за сегодняшний день. За то, что ты сделала для семьи Александер. — Усмехнувшись, он покачал головой. — Надо сказать, я прямо себя не узнаю — выражаю тебе благодарность.

Симона улыбнулась:

— Конечно, нужно время, чтобы закрепить положение Габриель в качестве хозяйки Кавернеса, но у нее хорошие данные. Должно быть, это ты и Харрисон помогли ей научиться быть очаровательной и уметь ладить с людьми. Да, да, и ты, хотя и выглядишь как хмурый падший ангел.

Он криво усмехнулся:

— Падший?

— На тебе, Раф, никогда не было написано: «Хороший мальчик». И ты знаешь это.

— По правде говоря, на мне написано: «Никогда не оглядывайся».

— Поверь, — буркнула она, — этого я не забуду.

— Потанцуй со мной.

Симона посмотрела на него чуть ли не с испугом:

— Мы окажемся слишком близко друг к другу. А ты ведь знаешь, к чему это приводит…

— Не волнуйся. Я буду хорошо себя вести.

Она позволила ему обнять себя, однако была очень сдержанна. Вокруг них были люди, с которыми Симона работала весь вечер, и ей не хотелось испортить свою работу. Они танцевали друг с другом, как добрые старые знакомые, избегая страстных взглядов, глубоко спрятав снедающее их желание.

Габриель смотрела на них с улыбкой. Люк бросил на сестру предупреждающий взгляд. «Будь осторожней, — взывал он, — помни, к чему это однажды привело».

Симона никогда этого не забывала. Ни боли. Ни наслаждения.

Ее рука покоилась на слегка шероховатой ладони Рафа. На своей спине она ощущала его руку, не позволяющую себе никаких вольностей. Только когда танец закончился, он обозначил легкий намек на продолжающуюся борьбу: перед тем, как отпустить ее руку, его пальцы едва заметно скользнули по внутренней стороне запястья Симоны. Эта маленькая ласка пробудила к жизни все ее чувства.

Черт возьми, как он был хорош, когда вел себя плохо!

* * *

Новобрачные ушли в середине ночи. Рафаэль снял номер в гостинице и уступил свой дом Люку и Габриель, чтобы дать им возможность побыть вдвоем. Теперь ему предстояло проводить гостей.

Раф стоял возле дверей, желая всем доброго пути. Рядом с ним была Симона. Это оказалось серьезным испытанием для его добродетели и силы воли. Наконец не осталось почти никого, кроме нескольких парочек в баре. Рафаэль собирался и их выпроводить в скором времени.

И остаться наедине с Симоной.

Она стояла на ступеньках, свет, падающий из окон, превратил ее платье в сияющий золотой покров.

— Это еще не все, — заметила Симона.

Говорит ли она о приеме, или об их отношениях, или о перемирии, на которое он согласился, об этом можно только догадываться. Но все равно она права по всем пунктам.

— Я знаю, — согласился Раф угрюмо.

Интересно, станет ли она сопротивляться, если он протянет руку и увлечет ее в темноту? Подставит ли свои губы для поцелуя? Он тщетно пытался стереть память о ее губах и о том, что они могли творить. Такие чуткие, умелые губы.

Глаза Симоны потемнели, и Рафаэль понял, что она готова начать игру. Ей не следует этого делать. Ох, не следует.

— Тебе лучше вернуться в зал, — пробормотал он.

— Ты имеешь в виду, что мне следует вернуться, прежде чем я совершу какую-нибудь глупость?

— Да.

Мгновенно приблизившись, она легко сжала зубами его нижнюю губу. Для Рафа это было все равно что медленная агония.

Прошла секунда… или минута, прежде чем он снова смог сделать вдох, — его самообладание утекало, как песок сквозь пальцы, и чем отчаяннее он пытался удержать себя в руках, тем меньше ему это удавалось.