— Симона… — Рафаэль неодобрительно покачал головой.

— У вас наверняка есть помощники, Раф, — сказал де Морсе.

— Но хозяин-то я. — Рафаэль даже отдаленно не мог предположить, почему это вдруг Симона решила его защищать. Он не нуждается в этом. Откуда столь странное отношение к старому другу ее отца? — Опасения Симоны вполне обоснованы. Поэтому любой проект должен согласовываться с моими собственными планами.

Взгляд, который Симона послала де Морсе, был триумфальным и отнюдь не дружественным. Сначала Габриель, а теперь вот Симона. Чем их не устраивает Этьен де Морсе? Рафаэль видел на свадьбе, как превосходно Симона умеет держаться в обществе. Сейчас же она, похоже, напрочь забыла все правила хорошего тона.

— Рафаэль, — заявила она, — я хочу уйти. Сейчас.

— Еще минуту. — Рафаэль повернулся к Этьену: — Я совсем неизвестен в Европе. Да и здесь, в Австралии, все еще продолжаю зарабатывать себе репутацию. Совершенно непонятно, как вы узнали обо мне.

— Я всегда знал о тебе, Рафаэль.

— Нет! — воскликнула Симона, поднимаясь из-за стола и не сводя глаз с Этьена. — Вы не можете сделать это.

— Обстоятельства вынуждают, — тихо проговорил де Морсе, слегка наклонив голову и тоже вставая.

Рафаэль растерялся.

— Чьи обстоятельства? — Симона походила на пантеру, приготовившуюся к прыжку. — Ваши?

— Моей страны.

— Нам нет никакого дела до вашей страны.

— Я вижу. В свое время меня это тоже не очень беспокоило. — Плечи Этьена поникли. Казалось, он постарел сразу на десять лет. Де Морсе медленно повернулся к Рафаэлю. — Я надеялся, что все произойдет несколько иначе, — сказал он. — Но у меня нет выбора. Я хочу, чтобы вы знали.

— Назовите вашу цену, — предложил Рафаэль, считая, что речь идет о заказе.

Все это ему очень не нравилось. Открытая враждебность Симоны. Непонятная реакция Габриель, когда он сообщил ей о своей встрече с Этьеном. Пристальный взгляд синих глаз де Морсе. Было что-то странно знакомое в этих глазах. Что? Ему никак не удавалось вспомнить.

Де Морсе старался взять себя в руки. Наконец он заговорил:

— Мое имя Этьен де Морсе. Я — муж Мариетты Сулемон Арденн, недавно скончавшейся. Сын покойного Франсиско де Морсе, внук Пьетера, правнук Алайна. Я король Мараси, государства на границе с Испанией. И ты, Рафаэль Франсиско Пьетер Александер, мой сын.

Рафаэль молча глядел на него. Эти глаза. Эта фигура. Бог мой, это лицо! Он видел его каждое утро, когда смотрел на себя в зеркало. Зажмурив глаза, он тряхнул головой:

— Нет!

— Да, — настаивал Этьен.

— Нет. Мой отец — Харрисон Александер.

— Это не так.

Рафаэль выдержал удар. Сильный, сокрушающий удар. Знает ли Харрисон? А Габриель? Он почувствовал, как сердце его пронзил нож. Конечно же Габи знала. А Симона? Боль перешла в ненависть, когда он повернулся к ней и увидел ее глаза.

— Ты знала. — Его голос дрогнул. — Знала.

— Нет.

Казалось, она готова расплакаться. Но его уже тошнило от женщин, от их слез и их двуличности.

— Ты знала. Вот почему ты сочла меня подходящим кавалером после стольких лет молчания. Вот почему ты снизошла до того, чтобы провести со мной время в постели. Тебе было известно, что я — чертов принц!

— Нет! Рафаэль, клянусь…

— Ты хотела уйти? — прохрипел он. — Так давай, уходи.

Симона молчала и смотрела на него — огромные темные глаза на неестественно бледном лице. Покачав головой, она протянула ему руку:

— Все было совсем не так.

— Хватит! — Если она прикоснется к нему, он не выдержит. — Не трогай меня. Уходи.

— Ты болван, Рафаэль Франсиско Пьетер, или как тебя там еще. — Она расправила плечи. — Вы оба — болваны.

Рафаэль проводил ее взглядом. Она и в гневе была прекрасна.

— Не стоило этого делать, — послышался низкий голос рядом с ним.

— А вас никто не спрашивает! — Он уже не сдерживал гнев. — Кто вы такой, чтобы давать мне советы? — Им руководили злость и отчаяние. — И позвольте мне сказать еще кое-что, венценосный мерзавец. Никакой вы мне не отец. Мне плевать, что вы можете доказать родство. Мне до вас дела нет. И не рассчитывайте, что я когда-нибудь буду вашим сыном.

Швейцар сообщил Рафаэлю, что Симона попросила вызвать ей такси. Похоже, она торопилась. Юноша посмотрел на него с беспокойством и спросил, правильно ли он все сделал.

— У меня нет к вам претензий, — буркнул Рафаэль. Он знал, в какой гостинице Симона забронировала номер. Он знал, когда улетает ее самолет. Он мог найти ее. Поговорить с ней. Вернуть.

Он не сделал этого.

Мать ненавидела его всю жизнь, и теперь наконец он понял почему. Незаконнорожденный сын принца, бросившего ее.

Незаконнорожденный мальчишка с глазами отца, его лицом и… Бог знает, что еще он мог унаследовать. Высокомерие и амбиции, которые Жозе всеми силами пыталась выбить из него. Отчаянное стремление к независимости. Страстность, сменяющаяся холодной рассудительностью. И все это от Этьена де Морсе?

Кто знает?..

Очевидно, Жозе. Но мать для него уже давно не существует.

Каким-то образом Габриель узнала об этом, но не сочла нужным рассказать ему. Боль от предательства сестры глубоко ранила его.

А теперь еще и Симона… Рафаэль зажмурился. Он вспомнил, как она пыталась предотвратить его встречу с де Морсе. Ее слова: «Беги, Рафаэль. Беги».

Нет, Симона ничего не знала о его родстве с де Морсе. Однако она догадалась. Только увидев их вместе и начав сопоставлять факты, она догадалась. Но не раньше.

Де Морсе кое в чем прав. По отношению к Симоне он действительно повел себя как дурак.

Рафаэль готов был догнать ее. Готов был поговорить с ней, выслушать слова утешения, попытаться собрать осколки своей жизни и сложить их вместе.

Но он не сделал этого.

Возможно, доверяй он ей чуть больше, он решился бы.

Однако Рафаэль не решился.

Когда через несколько часов Рафаэль подъехал к своему дому, Харрисон встречал его на веранде. Один взгляд на усталое лицо отца — и замершее сердце Рафаэля наконец дрогнуло.

Он вышел из машины и направился к дому. Не глядя на Харрисона, достал ключ и попытался открыть дверь. Ничего не выходило. У него так дрожали руки, что он не мог попасть ключом в замочную скважину.

— Ты знал, — начал он, по-прежнему не глядя на отца и сжав кулаки. — Ты знал, что я не твой сын.

— Да, — согласился Харрисон. — Ты родился через семь месяцев после нашей свадьбы. Совершенно здоровый, доношенный мальчик. Ты не мог быть моим ребенком. Я не знал, кто дал тебе жизнь. Но меня это не волновало.