Табличка «Продается» перед домом старых Аткинсов удивила Микаэлу, но потом она вспомнила, что теперь старики покоятся на кладбище Шайло. Многие годы пожилая бездетная пара жила очень скромно, подкармливая и по возможности обихаживая небольшие стада одичавших бродячих осликов, брошенных горняками. Элайджа Аткинс умер, когда ему было девяносто, а его жена, Сара Белл, последовала за ним шесть месяцев спустя.

А за этой тихой ухоженной улочкой находится Ноб-Хилл, где правила светская дама, госпожа Виктория де Рено. Уроженка Бостона, Виктория и в свои шестьдесят не забывала подчеркивать разницу между нуворишами и «потомками королевских кровей». Она с элегантным презрением относилась к клану Лэнгтри, называя их «грубыми людьми, воспитывавшими слишком эмоциональных детей». Присущая Фейт элегантность ничуть не уступала хорошему воспитанию Виктории, что еще больше раздражало светскую даму.

Расположенный на Ноб-Хилле дом Кейна был освещен прожекторами. Он стоял, как зловещий и несокрушимый памятник родителям Харрисона. Хозяйкой на изысканных приемах, которые в последние годы устраивал отец Харрисона, была Виктория. Тогда она очень гордилась своим положением в обществе, но после того, как была обнаружена растрата и произошло самоубийство, дама превратилась в затворницу.

Микаэла сделала глубокий вдох, втягивая в себя холодный туманный воздух и пытаясь справиться с подступившей к горлу горечью, которую необходимо было побороть, прежде чем следовать дальше. Она утратила свои мечты, и ей понадобится вся ее сила, чтобы выйти из этой ситуации с наименьшими потерями. Она не требовала от Дольфа любви, но рассчитывала на его поддержку. Существует ли любовь на самом деле? Любовь Захарии и Клеопатры стала легендой, его дневники полны описаний жертв, на которые он с радостью шел ради жены. Испытания, через которые пришлось пройти Клеопатре, были не менее серьезными, чем те, через которые прошел сам Захария, но ради него она мужественно перенесла их.

Как мог мужчина любить женщину столь сильно, что пожертвовал всем ради нее?

Микаэла провела рукой по медальону под курткой. Клеопатре удалось объединить все монеты, это также стало доказательством ее силы. Но потом в ночь, когда похитили Сейбл, одна монета пропала.

Были ли монеты настолько могущественны, чтобы вернуть Лэнгтри удачу? Микаэла мрачно улыбнулась, стирая тыльной стороной ладони туман, оседающий на ее щеки. «Я бы могла воспользоваться частичкой этой удачи», – пробормотала она.

Вот и обувной магазин Смитти. Когда-то они с матерью пришли в него впервые, чтобы купить Микаэле первую пару туфель на высоких каблуках. Отец тогда с сожалением ворчал, что его маленькая девочка уже выросла.

А вон там находятся городские учреждения и дорога, ведущая к небольшой местной площадке для родео. Микаэла направила лошадь по грунтовой дороге и остановилась, чтобы посмотреть на арену, выступая на которой когда-то заняла первое место среди девочек-подростков. Микаэла была королевой родео Шайло и выезжала на арену с флагами, а ее челка и длинные волосы развевались в ярком полуденном солнце.

Она наклонилась, чтобы открыть ворота, и въехала на арену. Даймонда медленно двигалась по периметру, а Микаэла думала о Захарии, о том, как он оставил истерзанный войной Юг, планируя вернуться, чтобы отвоевать свою родину у Севера. Джентльмен-южанин, привыкший управлять плантацией, он был мало приспособлен к суровой жизни на Западе.

Микаэла потерла монетку, висевшую на ее груди. Здесь, в окружавшем ее тумане, на медленно гарцующей по арене кобыле, Микаэла задумалась: а так ли уж много она потеряла? Почему она забыла о наследии своей семьи, о любви Захарии и Клеопатры? Заветный дневник прадеда превосходно передавал его чувства.

«Я никогда не встречал такой красивой женщины. Ее волосы отливали черным как вороново крыло блеском, ее глаза хранили тайны, ради которых любой мужчина был готов умереть. «Сирена, – подумал я, наблюдая изящные движения се тела, когда она обслуживала посетителей таверны форта. – Моя леди Сирена». Она была леди больше, чем женщины голубой крови и моего воспитания, более сострадательная, более тактичная и честная. Конечно же, мое сердце было потеряно».

Двигаясь по кругу арены, Микаэла думала о колыбельной, которую Захария сочинил для своего первенца. Нежно, неспешно, еще круг и еще один… утро придет… Она впитывала туман, а вокруг нее роились воспоминания, заставляя поднимать голову и смотреть в манящие горы.

Микаэла была частичкой всего этого, плотью и кровью клана Лэнгтри, мужчины которого были бродягами до тех пор, пока их сердце не попадало в плен. Захария сделал это место своим домом, построил свою первую хижину на этом холме и сумел сохранить и защитить свою любовь. Говорили, что, когда Клеопатра умерла, прожив долгую жизнь, полную любви, в тот же момент перестало биться и сердце Захарии. Когда сердце Лэнгтри попадает в плен, оно остается там навсегда.

Неожиданно Микаэла увидела, как на арену выезжают другие всадники. Все наездники были ей знакомы – в тумане они выстроились в линию напротив нее. Отец, мама, Рурк.

– У твоей матери тоже возникло желание совершить прогулку, – сказал отец. У него был вид человека, наслаждающегося вечером и конной прогулкой в кругу семьи.

– Я не настолько стара, чтобы сидеть дома у камина, ковбой, – непринужденно заметила Фейт.

Мать, едущая рядом с отцом, сидела в седле прямо и грациозно, ее белокурые волосы закрывала такая же, как у Микаэлы, испанская шляпа с прямыми полями. Длинный черный плащ, скрывавший ее костюм для верховой езды, доходил почти до колен, до самого верха высоких кожаных сапог. Фейт всегда была элегантна, и сейчас ее жемчужные серьги сияли в слабом свете. Ее гнедая кобыла прекрасно смотрелась рядом с мощным жеребцом мужа. Лицо Джейкоба с четко прорисованными и слегка резковатыми чертами было чуть прикрыто полями его стетсона. На фоне светлой оторочки куртки из шерсти молодого барашка его кожа казалась совсем смуглой. Рядом с его жеребцом бежали крупные белые, с примесью волчьей крови собаки. Рурк так же легко сидел на своем коне, потомке Джейкобова Красного Апачи. Рурк был небрит, и мрачновато-свирепое выражение его лица полностью соответствовало настроению отца.

– Ты не единственная, кто любит ночные прогулки, Мики, – сказал Рурк, называя сестру детским уменьшительным именем. – Мы подумали, что ты поскачешь этой дорогой, и решили составить тебе компанию.

Оказавшись в этом клубящемся тумане вместе со своей семьей, которая словно бы ждала ее возвращения, Микаэла наконец дала волю слезам, которые сдерживала столько времени и которые, переполнив сердце, казалось, вот-вот разорвут его.

– Здесь хорошо, – только и ответила Микаэла, от нахлынувших на нее чувств голос звучал прерывисто и хрипло.

Джейкоб сдержанно кивнул, и, когда Микаэла направила лошадь еще на один круг, вся семья молча поравнялось с ней, чтобы ехать рядом. Все держались очень прямо, исполненные традиций и гордости, которых ничто не могло отнять.

Они делали круг по арене, а слезы жгли Микаэле глаза. Стук копыт в абсолютной тишине ночи, фырканье лошадей и горы, уходящие в ночное небо, – все это заставило Микаэлу почувствовать, что она действительно дома. Почему вершины всегда манили ее, особенно в каньоне Каттер? Почему всегда казалось, что ветер, проносящийся среди сосен, произносит ее имя?