– Ты телефон выронила. Он разбился.

Чистить планету

Идем по пустынной аллее. Темно, а фонари почему-то не зажигают. Хорошо, что звезды зажгли. Ноги у меня скользят, поэтому я взяла Мишку под руку и крепко за него держусь. Держи меня, Мишка, только аккуратно!

– Понимаешь, это Маша Ксюше с Борькой рассказала. Только она знает, что Лева мороженым торгует. И про родителей.

– Ну торгует, – равнодушно замечает Мишка. – И что такого? Не прохожих же грабит. Я вот на каникулах двоюродному брату помогал – он на мусоровозе работает. Мы с ним бачки каждое утро разгружали, чистили планету.

– Да?

– Отличное дело, между прочим, полезное. А многие брезгуют. Большинство. А по мне так лучше мусорщиком быть или вот мороженое продавать, чем, допустим, быть президентом.

– Ты серьезно? – Я удивлена. Как-то не ожидала таких откровений от нашего Мишеньки.

– Ну да. В политику же идут ради амбиций, определенный сорт людей, понимаешь? Очень редко там нормальный человек оказывается, который по-честному хочет что-то изменить, послужить людям. Тем, кто реально людям помогает, политика обычно до лампочки.

– И что тогда делать? Мы же не можем совсем без правителей жить. Тогда все развалится.

– А и так все разваливается, мир – на маленькие кусочки. Представь, как бы здорово было жить без границ, без государств, без разных религий. Без войн. Один огромный мир для всех.

– Ну ты загнул, утопист.

– Я пацифист. Как в песне Леннона, помнишь?

– Угу.

– Я считаю, что человек живет на планете, а не в государстве.

– Да?

– Правда, это не я так сказал. А Виктор Цой. – Мишка улыбается. – А если серьезно, без правителей, конечно, человечество не справится. Не все же такие сознательные личности, как я. Но я уже придумал, как с этим быть.

Нет, он мне нравится.

– И как? Поделишься?

– Их выбирать надо не из тех, кто сам в президенты с министрами лезет, а из обычных людей. Из волонтеров, например, защитников окружающей среды, даже пускай из мусорщиков. Главное, чтобы тебе не все равно было, понимаешь?

– Ну а если они не захотят президентами становиться? Может, их и так все устраивает.

– А ты бы сама не захотела? Хоть ненадолго? На годик, максимум два. Больше и не надо, хороших и честных людей на свете много.

Да. Миша, оказывается, не так прост, как я всегда о нем думала. Я вдруг понимаю, что еще ни разу с Мишкой нормально не общалась, все какими-то урывками. И чаще в компании, а так, чтобы с глазу на глаз…

– Ты из-за телефона, что ли, расстроилась?

– Маленько.

Экран треснул, а телефон почти новый. Родители мне на день рождения в прошлом году подарили. Но из-за Маши я, честно говоря, больше переживаю. Я ей по секрету про Леву рассказала, а она.

– Просто день сегодня идиотский, с самого утра. Пойдем домой, уже поздно.

Мишка проводил меня до подъезда.

– Пока, – говорю.

– Пока.

Он развернулся и пошел к остановке.

Почему-то даже не спросил, увидимся мы завтра или нет. Ладно.

С Левой мы только в четверг увиделись. Он позвонил и сказал, что встречаемся на нашем месте. Значит, дома опять невесело. Зимой мы чаще у него сидим (март в нашем городе – еще глубокая зима). Ко мне редко Лева заходит, только когда родители на работе. Папа его на дух не переносит, а почему, толком мне не может объяснить.

Стою у ЦУМа, уже замерзла, а его все нет. Минут пятнадцать прождала, смотрю – идет мой Лев. Так люблю его – не могу.

Купили в ЦУМе орешков, шоколад, сока апельсинового и идем, обнимаемся. Ни дать ни взять молодая супружеская пара.

– Вот школу закончишь, поженимся, снимем квартиру и заживем. – Лева мне говорит.

– Какой у тебя подробный план, целых четыре пункта. – Я смеюсь.

Я пока не могу Леве объяснить, что замуж не хочу. Вернее, хочу, но попозже, хотя бы после университета, а лучше – после двадцати пяти лет. За Леву, разумеется. Мне больше никто не нужен.

Заходим в подъезд многоэтажки на Песчаной. Это единственный подъезд в нашем районе, в котором нет домофона. Поэтому он наш любимый, почти что дом родной.

Поднимаемся на лифте на двенадцатый этаж, выходим и садимся на ступеньки. Тепло, на подоконниках кактусы уже распустились. Самое главное – никого нет. Последний этаж, и всего одна квартира на площадке. Не знаю, кто в ней живет, наверное, какой-нибудь одинокий дедушка. Я из-за кактусов так думаю.

Лева аккуратно разворачивает шоколадку, протягивает мне.

– Как там папа? – спрашиваю.

Я же вижу, что Лева какой-то мрачный. Лучше уж сразу спрошу, чего тянуть?

– Как обычно. – Лева шмыгает замерзшим носом.

Ясно. Отец у Левы сразу после новогодних праздников закодировался, и мама тоже. Левка такой радостный весь месяц ходил. Дома чисто, красиво, чебуреки, тишина! Мы съездили с ним в «Мегу» и купили Марине Максимовне шелковую блузку, на собеседования ходить. Она на работу устраивается.

А теперь «как обычно», значит.

– Лев, им же ампулы с чем-то там вшили. Можно же умереть.

– Да что им сделается! Сколько раз уже вшивали. Ладно. Как у тебя с Верой?

– Прости.

Я обнимаю Леву, мне очень его жалко. И я хочу помочь, правда. Только я не знаю как. Может, с мамой поговорить? Она все-таки в психоневрологическом диспансере работает. Хотя, если они узнают, что Левины родители алкоголики, то… Ничего хорошего, в общем, не будет.

– У Верки, кажется, булимия. Или как это называется?

– В смысле?

– Она по ночам все время ест. За ужином, главное, фифа фифой: это не хочу, то не буду! А ночью идет на кухню и все сметает из холодильника. Я сама видела. Стоит и от колбасы откусывает, как зверь, огромные такие куски, ужас какой-то. Родители не знают, я пока им не говорила.

– И не надо. Это у нее от нервов. – Лева со знанием дела говорит.

– Если от нервов, то лечиться надо. А не по чужим холодильникам шарить.

Злюка я. Но просто мне надоело уже, что Верку вечно все защищают.

У Левы звонит телефон. Рингтонит на весь подъезд.

– Але! А, привет. Слушай, я не могу сейчас…

Так. Кажется, женский голос. Ладно, я не ревнивая.

На самом деле все наоборот. Я его жутко ревную!

Вдруг дверь на площадке открывается, и из нее выглядывает крошечная какая-то старушка. Как куколка. Еще и в парике сиреневом.