Мы проползли коридор, распахнулась сокровищница – музыкальный склад Слушателя своими ярусами вполне мог бы поспорить с фонотекой республиканского значения. Обшитый деревом зал опоясывали нижняя и верхняя галереи. Уже знакомые лестницы, приставленные к забитым пластинками шкафам, приглашали к штурму. Коллаж (фотографиям и картинам отвели внушительный участок стены) еще больше расширился: насколько я мог заметить, он пополнялся с все той же торопливой небрежностью. Лев с восхищением рассматривал венецианские колоннады. Хозяин торжествовал. На какое-то время они заткнули свои фонтаны и разбрелись по углам капища, оставив меня возле знакомого столика, где на подносе в окружении бутербродов красовался все тот же спаситель – Kingdom 12 Year Old Scotch. За витражными окнами надрывалась очередная гроза. Всполохи и тяжелые шаги грома над крышей этого собора действовали на нервы, вновь ничего не оставалось делать, как пить. Пока я, наполнив первый стакан, отхлебывал из него, «интерпретатор классики» интересовался содержимым одной из бесчисленных нижних полок, а Большое Ухо наверху подбирал Вареза. Не в силах долго молчать, они принялись кричать друг другу из своих углов. Вытаскивая одного за другим Бертуистла, Веберна, Лигети, Мессиана и вслух приветствуя каждого, гривастый гений задал моему торжествующему однокласснику совершенно естественный вопрос:

– Почему бы вам не загрузить все это в компьютер?

– Никогда! – кричал Большое Ухо, перевешиваясь через ограждение галереи. – Слышите, никогда! Компьютер – безобразие. Там начисто срезаются нижние и верхние частоты. Я должен насладиться настоящим звуком. Компьютер не даст мне такого звука. Мне нужно качество – разве компьютер даст истинное качество?

Я знал, что он скажет дальше: он не мог оставить занятия, которым неизлечимо заразился еще в детстве (чего только стоил собранный под тахтой винегрет из пластинок! чего стоило дрожание его пальцев, когда у меня в гостиной он разворачивал свои газетные свертки!). Большое Ухо прокричал, что компакты, конечно же, не идут с пластинками ни в какое сравнение. Слушатель готов был привести тысячи примеров превосходства винила над цифрой. «Пожалуй, и я начну собирать! – кричал ему Карабас, рассматривая диск Поля Дюка. – У меня кое-что осталось!»

Большое Ухо сбежал с галереи. Варез – целая стопка дисков – был прижат к его животу. На нем были все те же «нотные» тапки, правда, весьма потрепанные, однако, судя по всему, для Слушателя они являлись неким талисманом, с которым он явно не желал расставаться. Хозяин схватился за пульт. Подзабытая Ionisation моментально разворошила мою память, явив переминающего с ноги на ногу несуразного подростка с желтым конвертом. Качество звука привело Карабаса в восторг. Под раздающиеся, казалось, отовсюду звон и треск режиссер вытащил блокнот и принялся рассчитывать продолжительность первого и второго актов будущего спектакля. «Добавьте туда песни Веберна, – кричал Слушатель, перекрывая рев Ionisation. – „На берегу ручья“ и „Нагое дерево“, а также начало Второй кантаты!» – «Нет, нет, здесь должен быть Варез, я хочу добавить „Пустыню“!» – орал режиссер. Они постоянно орали. Им нравилось орать. Занятый подсчетами лев не замечал лихорадочности, с которой Слушатель перемещался по залу, подбегая то к полкам, то к столику и заговорщически мне подмигивая. Он явно желал вернуться к своей идее фикс, жаждал при первом удобном случае схватить меня за шиворот и с головой окунуть в свой больной, изломанный, потусторонний мир, в котором сам он давно уже уютно плавал, словно зародыш в материнской утробе. Зная, что рано или поздно Слушатель затронет тему, я отчаянно торопился напиться, однако, как всякий благородный напиток, Kingdom 12 Year Old Scotch ступал неспешно, словно вельможа, не желая набивать мою голову спасительной ватой. Ionisation немилосердно звенела. Большое Ухо не убавлял громкости. Я глотал виски, я готов был удариться в панику. «Пятьдесят!» – прокричал Большое Ухо, в очередной раз ко мне приблизившись. «В третьем акте пойдет „Гиперпризма“», – изо всех сил вопил Карабас. «Возьмите „Экваториал“! Орган и терменвоксы составляют отличную компанию!» – орал ему хозяин. В этот момент невероятной яркости молния, словно дерево, прилипла к дому, на секунду покрыв окна ослепительной паутиной всех своих корней. Атмосфера стала не просто мрачной – она сделалась угрожающей. Kingdom 12 Year Old Scotch предал меня – никогда еще я не был так безнадежно трезв. «Что посоветуете, консильери? Что вам нравится более всего?» – кричал мне режиссер. Более всего мне хотелось бежать из этого бедлама, пусть даже во Всемирный потоп, оставив этих двух сумасшедших наедине с непременными атрибутами варезовского творчества – включившимися пожарными сиренами. Однако в итоге бежал не я. Карабасу внезапно «приспичило», по его просьбе «Электронная поэма» была остановлена. «Прямо по коридору! Никуда не сворачивайте!» – кричал ему хозяин. Судя по всему, Карабас все-таки заблудился, и страхи мои сбылись. Стоило только режиссеру исчезнуть, Слушатель приблизился к столику с тем самым нездоровым огоньком в глазах, который еще там, на пороге, меня так нешуточно обеспокоил.

– Я приготовил! Пятьдесят! Пятьдесят! – брызгал он слюной.

Черт подери, он действительно приготовил! Он заранее собрал весь этот микс и каким-то образом сумел спрятать в зале пятьдесят проигрывателей. Описать то, что разрывало мой слух на протяжении последующих десяти минут, – занятие не из легких. Пока «интерпретатор» искал уборную, здесь, в проклятом зале, в свои кларнеты, валторны и тубы задули сразу три тысячи дьяволов, завизжали сразу четыре тысячи скрипок и пять тысяч рогатых барабанщиков забили в барабаны с остервенелостью куми-дайко. Одновременное звучание пятидесяти композиций затмило собой даже варезовскую «Поэму» – Скрябин, возможно, и пришел бы в восторг от такого кощунства, но для моей психики это было слишком. Пока я судорожно напрягал все свои силы, чтобы не повалиться на пол, не заткнуть уши, не скорчиться, не замереть в позе эмбриона, Большое Ухо испытывал настоящее удовольствие. Не знаю, что за гармонию улавливал он в тысячеголосом реве, однако свидетельствую – Слушатель был поистине счастлив, когда поведал, что «помимо других присутствующих творцов, в букете находятся Гризе с Шёнбергом, а к ним добавлен еще и Моцарт». Какофонию, в которой участвовал Шёнберг, не могло бы спасти даже Allegro con spiritо тридцать пятой моцартовской симфонии, однако Слушатель уверял, что прекрасно слышит ее, как слышит каждую нотку, каждую фразу «Пролога для альта и, опционально, живой электроники» Жерара Гризе.

– Парамаханса Йогананда! – кричал он мне, полумертвому. – Я еще раз готов подтвердить: это только начало! Шёнберг! Лигети! Малер! Да я спрячу их всех в свои наушники! В обыкновенные наушники, клянусь Богом! Вот в эти. – Он тотчас сунул мне под нос действительно самые что ни на есть обыкновенные, видавшие виды, потертые, поцарапанные Sony, словно заранее их приготовил. – Я смешаю и Грига, и Шёнберга! Вся музыка будет здесь! – Он тряс наушниками перед моим носом и вновь стучал себя по лбу. – Здесь она соберется, здесь уместится, вот в этом пространстве между моими ушами. Если пятьдесят композиций, пятьдесят переливающихся музыкальных бриллиантов производят такое впечатление, – несомненно, он был уверен, что невыносимый визг, в котором он «улавливал каждую нотку», обязательно должен был произвести впечатление и на меня, – каково же вместить в себя единый поток? И почему бы тогда не овладеть махасамадхи? Почему бы не раствориться? Почему не сделаться духом, имеющим только слух, но слух мировой, слух вселенский, и ничего, кроме слуха? Зачем болтаться по эту сторону бытия, если есть возможность перешагнуть на ту? Мое дурацкое тело, мое ненужное тело, мое жалкое тело пусть остается здесь. – Он театрально топнул. – Пусть оно здесь и валяется, и пусть могильные черви делают с ним все что хотят. В один из прекрасных деньков, включив все это, – он показывал на полки, – вместив все это в себя, я уйду, точно так же, как ушел Парамаханса Йогананда, – до безобразия просто! Сделаюсь волной и буду пребывать в музыке, пока существуют все эти диски и оркестры, наигрывающие Бартока, Шумана, Берлиоза и великого Генделя! А они – эти бесчисленные диски, оркестры, группы, квартеты, квинтеты, хоры – звучат постоянно, двадцать четыре часа в сутки, день за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом, достаточно включить любой приемник. И они будут звучать еще сто тысяч лет, пока не погаснет Солнце. Но открою тайну – есть еще и оркестры светил, есть симфонии звезд и оратории целых галактик, и все это вечно звучит, и все это вечно играет! Понимаешь меня? Understand?