со всех сторон. – Ты научишься любить и это, моя смертная. Тебя будет разрывать от наслаждения, когда твои ягодицы сожмутся вокруг моего члена. Да, ты этого хочешь, моя игрушечка… Как же хорошо, когда ты открываешься вот так для меня.

От похвалы мышцы мои расслабились.

– О-ох! – Мужской стон завибрировал глубоко внутри меня, и от этого невыносимое жжение сменилось теплым покалыванием. – Да, моей женщине нравится. Как прекрасны твои разведенные ягодицы, принявшие меня, да так глубоко. Отлично. – Толчки участились, он все больше растягивал проход, и теперь запульсировал и клитор. – М-м-м-м, ну давай же. Стисни посильнее. Да, вот так. Я оставлю в тебе солидную порцию семени.

Постепенно мой голод перерастал в нечто ненасытное, яростное – как и мое отвращение, в основном к себе самой. Нет, не могла же я на самом деле получать удовольствие от члена демона в заднице!

И все же я выгибала спину и покачивалась каждый раз, как он входил в меня, удовлетворенно хрипя и порыкивая. О небеса, как же я хотела эти руки, сжимающие меня до боли, до синяков, этот безудержный член, долбящий меня, эти подрагивающие мышцы поджарого живота…

Я оглянулась.

Клитор звенел от напряжения.

– Нет…

– Да, маленькая. Сейчас ты кончишь, сейчас, пока я глубоко внутри. – Чем яростней я трясла головой, тем быстрее он двигался во мне, и вот, когда он вогнал клинок по самую рукоять, нутро мое вспыхнуло неугасимым пламенем. – Вот! Давай! Да… как сладко ты сжимаешь меня. Да, прими мое семя, маленькая смертная. М-м-м-м, эта жадная дырочка хочет получить все.

Жар опалял мои руки и ноги, тек по позвоночнику. Медленно затухая, он поглощал меня всю, до последнего волоска, обугливая пропитанные стыдом кости, затуманенный разум, охваченную тлеющим гневом душу.

Что я наделала?

Что он заставил меня проделать?

– Что ты за тварь? – глухо простонала я.

– Я твой бог. – Это богохульство так и не достигло моего сознания, поскольку в этот момент он вышел из меня, и струйка семени потекла по моей ноге, обжигая кожу. – Древний как мир, рожденный из ничего, я появился на свет с одной лишь целью: править и гноить плоть и кости всего живущего, чтобы очищать землю от останков и повелевать ими. Нет такого места, моя маленькая, где ты могла бы укрыться от меня. Нет и не будет.

Проклятье, наложенное прогневавшимся богом.

А что, если в старых сказках больше правды, чем признают священники? Зачем тогда они сжигали книги, истребляя все письменные свидетельства об этом боге, позволив времени стереть остальное?

Я с трудом сглотнула:

– Значит, ты не король.

– Мда, с обращением ко мне у смертных обыкновенно возникают трудности. – Он прилег рядом со мной, притянул меня к себе, прижав к своей груди, будто… будто мы были влюбленными. – Однако, с учетом того, что произошло между нами, полагаю, мы обойдемся без формальностей. Можешь звать меня Енош.

Так шипели трупы на троне.

– Енош? Что это значит?

– Оболочка. А кто-нибудь назвал бы это обличьем. – Он поцеловал меня в висок. – Это мое настоящее имя.

Глава 7

Енош

– Сверни девке шею, и пущай твой братец заберет ее душу. – Орли поставила поднос на табурет у кровати, и комната наполнилась сладчайшим ароматом печеных яблок. – Даже по твоим меркам держать ее тута живой вовеки – чересчур жестоко.

Я смотрел на смертную, спящую рядом со мной, всем телом впитывая ее тепло, чувствуя себя зерном, отогревающимся после вековых заморозков. Когда я в последний раз касался женщины? Почти два века назад.

– От умертвий в постели никакой радости. – Я как-то пробовал – не понравилось. – Предпочитаю ее живой и теплой.

– Девка уже засыпает при первом зевке, даже коли тока шо продрала глаза. Не будешь подпускать к ее телу положенного временем разложения и медленно сведешь ее с ума.

Я запустил пальцы в светлые волосы Ады. Если моя маленькая смертная сейчас проснется, она заморгает и вскинет на меня ясные синие глаза. Палец, плохо гнущийся после старого перелома, кожа, покрытая шрамами разных размеров, сердце, бьющееся сильно, но волнующе-неровно… бога, созданного совершенным, ее несовершенство очаровывало сильнее всего.

Но только не ее врожденная моральная ущербность, свойственная всем людям.

Она пыталась бежать от меня!

Потухший было гнев вновь разгорелся, подначивая сломать ей шею единой мыслью, привязать ее душу к ее телу. Мертвые не заинтересованы в том, чтобы покидать Бледный двор. Даже уходя, они всегда возвращаются к своему хозяину.

Я – хозяин Ады.

Ее тело обречено служить мне…

…в смерти, да, но кто меня осудит?

Я придвинулся к ней ближе, горя желанием вклиниться между ее ног, пока кости вокруг нас не затрещат, распаляя ее изнутри – и себя вместе с ней, заставляя пылать так жарко, чтобы вечность утратила свое пугающее значение.

Вот в этом-то и проблема.

Мертвые повинуются.

Живые согревают.

Я не могу получить и то и другое разом.

Такая хрупкая, непредсказуемая штука эта… смертность. Ох, как я завидую людям. Завидую их способности умереть. Если подумать, разве я не был создан как отражение всего человечества? Создан из плоти и порока?

Нет, это правильно, что Ада теперь удовлетворяет желания моей плоти и страдает от моей порочности – всеохватывающего инстинкта собственника.

Моя маленькая смертная пришла ко мне.

И я удержу ее.

Удержу навечно.

И если ценой тому станет ее рассудок – что ж, так тому и быть. Ничего такого, чего не мог бы исправить Бог Шепота – если взамен его гарем умертвий будет пахнуть фиалками.

– Она не боится мертвых. – Не то что Ньяла, вечно недовольная Бледным двором, как бы я ни старался удовлетворить все ее капризы. – Никакого отвращения.

– Таким сделался мир в твое отсутствие. – Орли оглянулась, наблюдая, как я поправляю меховое покрывало на моей маленькой смертной. – Красивая девка. И ум по большей части при ней. Но оба мы знаем, шо она сбежит от тебя, и я ее не виню.

А ведь у нее действительно может получиться.

Ада оставила пометки на кости на всем пути от своих покоев до тронного зала, выяснила, что могла, насчет врат, и быстро обнаружила плачевное состояние моих трупов. Вечность длится долго, и возможностей для побега у нее будет предостаточно.

При одной лишь мысли об этом по телу моему разлилась такая мука, что я аж зубами заскрежетал. Ее шея, беззащитная шея под моей рукой… ее было бы так легко сломать. Но тут женщина вздохнула, ее груди на миг теснее прижались