основном за то, что пререкалась с ним на людях.

Да, она языкастая штучка, но мне это, кажется, нравится. Отличное развлечение.

– Ты не была тиха и покорна?

Моя маленькая смертная говорила с набитым ртом, ей определенно недоставало манер, но они все равно давным-давно уже надоели мне.

– Иногда я бываю тиха. И время от времени покорна. Но одновременно и то и другое – никогда.

– И что, наказания исправляли твое… поведение? Может, мне смастерить ремень из шкуры того зверя, который следующим явится к Бледному двору? Может, это излечит тебя и ты оставишь идею бежать?

– Лечатся в нашем доме сушеными травами, что висят под стропилами.

Моя грудь заныла: давно позабытое ощущение, когда легкие сжались и вытолкнули из горла слабый смешок.

– Откровенно говоря, твоя верность этому выродку сильно меня озадачивает.

– Джон был хорошим человеком.

– Настолько хорошим, что отстегал тебя ремнем всего десяток раз? Я презираю боль, Ада. Но еще больше я презираю тех, кто причиняет ее, не ведая милосердия.

– Да как ты смеешь говорить о милосердии? – Тряхнув головой, она швырнула на блюдо остатки хлеба. Я чувствовал, как кровь стынет в ее жилах от ужаса, ярости и смятения. – Да, мой муж порол меня, но так поступают все мужья со всеми женами. Но он никогда не держал меня под замком, никогда не брал…

– Успокойся.

– …не брал меня силой, даже когда возвращался домой пьяным в стельку, и, конечно, не заталкивал свой длиннющий член в мой… в мой горящий зад…

Она осеклась, затихая, когда я замедлил биение ее беспокойного сердца, превратив гнев в слабое покалывание под кожей. Ах, моей маленькой смертной не понравился мой вход через выход. Да, наверное, грубовато, грубовато, что-то там порвалось, но, ох, как же туго ее неразработанные мышцы сжимали мой зудящий член!

– Что ты сделал? – Она прижала руку к груди, но лишь на миг. Потом ее пылающий взгляд вонзился в мои глаза. – Значит, тебе недостаточно отнять у меня остатки гордости, теперь ты решил украсть и мою ярость?

– Хорошая маленькая смертная получает мои губы на своей щелке. – Я прижал руку к ее щеке, наслаждаясь тяжестью ее головы, которую я заставил навалиться на мою ладонь. – Плохая маленькая смертная, которая от меня убегает, получает мой член в свой задик и мое семя на свое лицо. Или, может, все-таки рубцы на спине?

– Бери ремень, если хочешь, бей, только ничего не добьешься.

А еще я могу приковать ее к трону.

– Будешь еще пытаться бежать?

Губы ее задрожали, но она не отвела взгляда.

– Да. И спрячусь у черта на куличках так, что до седых волос ты не отыщешь меня.

Ее откровенность задела меня.

– Тебе следовало солгать.

– Какой смысл выставлять себя лгуньей, если мы оба знаем, что ты мне все равно не поверишь.

Вечность уже царапала когтями мой разум, от мысли о том, что я могу потерять ее, кровь леденела в жилах. Возможно, мне все-таки стоит свернуть ей шею? Но тогда она станет холодной…

Вопреки всему я пошел на поводу у своего отчаяния:

– Что мне сделать, чтобы ты осталась со мной?

Она с трудом сглотнула и приподняла бровь, несомненно оценив мою искренность:

– Выпусти гниль, впусти мертвых.

– Я не нарушу своей клятвы ради твоего обещания.

И мне стоит запомнить эти слова.

Она прикусила верхнюю губу и мучила ее так долго, что мне захотелось накрыть ее своими губами, только бы она прекратила.

– Тогда сделай так, чтобы сгнило тело моего мужа.

Кости ублюдка, который избивал эту женщину, который даже сейчас умудрился докучать ей, обвиняя в своей смерти? Она готова отдаться мне ради него, как последняя дура?

Нет, я знаю эту смертную совсем недолго, но ясно вижу, что она не дура. Значит, все-таки лгунья, нашептывающая обещания соблазнительными устами, чтобы впоследствии сбежать? Рассчитывал ли я на что-то другое?

– Я не стану гноить кости твоего мужа, маленькая. – Я скатился с кровати. – Как мне сделать свой дом уютным для тебя? Может, послать Орли за книгами? Или красками?

Смертная напряглась, заморгала невинными глазками – хотя я все равно услышал ложь в ее голосе:

– А можем мы ненадолго покинуть Бледный двор? Всего на часок, чтобы я смогла в последний раз… посмотреть на небо…

– Небо.

– …на птиц, на деревья…

Неужели я выгляжу таким простаком?

– Ты получишь книги и краски.

И костяной ошейник.

Да, это то, что нужно.

– Самые яркие краски. Всех оттенков синего. – Я развернулся и шагнул к двери, растворяя на ходу комнату, перекраивая стены в цепи. – Хочешь увидеть небо, маленькая? Так нарисуй его на потолке, потому что другого неба ты никогда больше не увидишь.

Глава 8

Ада

Украшенный сотнями крохотных клыков и тонкими мышиными косточками, корсаж моего платья веером поднимался от талии, и шлейф из бесчисленных белых перьев каскадом ниспадал на помост. Енош не пожалел усилий, чтобы я выглядела как королева.

Если бы не ошейник…

В ошейнике я выглядела пленницей, рабыней, и неважно, что толстое кольцо, обхватившее мою шею, Король украсил изображениями птиц, которых, как он обещал, я никогда больше не увижу.

Взяв кисть, я окунула ее в маленький пузырек с зеленой краской, сделанной, судя по ореховому запаху, из льняного семени. Проведя кисточкой вдоль края помоста, я добавила к рисунку еще одну лозу, вьющуюся до…

Клац.

– Дьявол! Я никогда не перейду мост с такой короткой цепью. – Поправив ошейник, оттянув его немного, давая возможность воздуху охладить кожу, я попятилась, чтобы туго натянувшаяся цепь из костяных колец провисла и с глухим лязгом легла на землю. – Вот. Возьми кисть и закончи эту лозу.

– Ох, девка, мои гнилые пальцы и не обхватят-то ее как следует.

Действительно, руки Орли покрылись зелеными пятнами, а губы сделались темно-фиолетовыми.

– А что, разве своим доносом на меня ты не заслужила немного магии от Короля? Он мог бы тебя… подновить.

– Я помешала тебе бежать и втянуть нас обеих в неприятности, – пробурчала женщина. – У меня не было выбора, девка.

Ну естественно.

Орли тоже всего лишь пленница, только другого рода. В то время как Енош приковал меня за попытку побега к своему трону, помогавшая мне Орли вполне могла стать этим самым ошейником…

Или еще одним лицом на спинке трона.

Я посмотрела на вплетенный в престол труп. Он тоже смотрел на меня – мутными белесыми глазами, я чувствовала его леденящий взгляд. Безмолвный, как и весь Бледный двор, он наблюдал за мной,