— Я заглядываю в свое служебное удостоверение, — отозвался Еннервайн, чувствуя, что терпение у него на исходе. Однако госпожа Кюбель бодро щебетала дальше:

— Сколько же человек входит в следственную группу?

— Э-э, вопросы здесь задаю я, если угодно. Времени у нас мало, а работы невпроворот.

— Конечно-конечно.

Муж с женой предъявили Еннервайну свои удостоверения личности, и он переписал их данные.

— А теперь давайте ближе к делу.

Госпожа Кюбель что-то шепнула на ухо мужу, затем заместители директора гимназии прыснули со смеху, словно подростки.

— Может, посмеемся вместе? — прищурился Еннервайн.

— Все это очень, очень занятно, — сквозь смех выдавила госпожа Кюбель. — Но давайте серьезно. Мы наблюдали за происходящим с первого мгновения. Итак, один молодой человек опаздывает к началу концерта…

С этого момента супруги заговорили наперебой.

— Сначала мы не придали значения…

— Ну да, кто же знал, что потом это станет таким важным!

— Момент был выбран очень грамотно…

— Да, в самом начале концерта, когда никто ничего не ожидал!

— И вот представьте, она выходит, садится: пир-ри-ли-пи! И вдруг — крак!

— А потом появляется комиссар, — именно такой, каким его себе представляешь!

— Нет, гаупткомиссар! А какое звание идет следующим? Может быть, генерал-гаупткомиссар?

Еннервайн выключил диктофон. Эти вызывающе ярко одетые люди, похоже, находились в шоке и вели себя так нелепо именно поэтому. Он оглянулся в поисках кого-нибудь из медиков. Шваттке, у которой хватило ума подвести к начальнику эту веселую семейку, выпучила глаза.

— Тут неподалеку стоит машина «скорой помощи», — сказал Еннервайн господам Кюбель. — Может, пройдете туда? Вам обязательно помогут.

— Помогут? Замечательно! Конечно же, мы хотим получить медицинскую помощь! Где это можно сделать?

Мягко, но настойчиво Еннервайн выпроводил господ заместителей директора гимназии на улицу. Бестолково пометавшись по площади перед зданием, все еще заполненной автомобилями всевозможных спасательных служб, супруги Кюбель набрели наконец на передвижной госпиталь, постучались туда, и их впустили.

— Острая шоковая реакция, — проворчал Еннервайн.

— У меня другое предположение, — сказала Николь Шваттке. — Возможно, они решили, что все происходящее — просто инсценировка. Часть дивертисмента, так сказать.

— Чего-чего? — прищурился гаупткомиссар. — Они принимают нас за актеров?

— Да, мне так кажется, — кивнула Шваттке.

— Но ведь только слепой не заметит, что творится на улице! Вся эта кутерьма, суматоха, спецтехника, пожарные, спасатели, подъемные краны… Разве нормальному человеку может прийти в голову мысль об инсценировке? Ну хорошо, допустим, что это на самом деле шоу, но уж точно не трехгрошовая опера. Я хочу сказать, вряд ли такое удовольствие можно получить за входной билет ценой в десятку-другую евро.

— В наше время для подобных затей еще находятся спонсоры.

— Может быть, это и вправду инсценировка, — хмуро заключил Еннервайн. — А мы просто не в курсе.

После того как были записаны показания и адреса всех свидетелей, толпившихся в фойе, Еннервайн созвал свою небольшую команду на летучку. К этому моменту на месте происшествия остались лишь Остлер, Хёлльайзен, Шваттке и Штенгеле.

— Утром к нам присоединится госпожа Шмальфус, специалист из Центральной психологической службы полиции, — сообщил Еннервайн. — Далее. Для нас арендовано жилье, такой славный домик на лоне природы. Кто не хочет возвращаться в Мюнхен, может переночевать там — вот адрес. Здесь нам делать больше нечего, сворачиваемся. Сегодня каждому из нас еще придется покорпеть над отчетами.

— Завтра во сколько начинаем?

— Я жду вас на совещание ровно в восемь утра.

И тут к полицейским снова вышел длинноволосый рабочий по зданию.

— Прошу прощения… Бутербродики, семга, икорный мусс — свежайшие, высшего класса. Иначе мне придется все это выбросить…

На следующее утро особая следственная бригада из двадцати полицейских уничтожила приготовленные на четыреста персон тортильи, рулетики, чиабатту и канапе — в сугубо неофициальном порядке.

Вы храните дома крысиный яд? Увлекаетесь стрелковым спортом? Имеете на примете парочку высоких виадуков, которые плохо просматриваются со стороны? У вас в гараже стоит запасная канистра бензина? Знаете ли вы места, где растут бледные поганки? Посещали смотровые площадки, не огороженные балюстрадой? Умеете схватить человека за горло так, чтобы вызвать у него перелом позвоночника в шейном отделе? Имеете индивидуальный подземный гараж с крепким замком? У вас в хозяйстве отыщется перекись водорода и так называемый сухой спирт? Вы знаете, в какое место на груди нужно ударить ножом, чтобы поразить противника прямо в сердце? Держите в ванной комнате фен? Разбираетесь в устройстве автомобильных тормозов? Найдется в вашем ящике для инструментов кусок проволоки примерно в тридцать сантиметров длиной?

Если вы ответили положительно хотя бы на один из вышеперечисленных вопросов, значит, вас наверняка посещали мысли о немыслимом. Вы гневно одергивали себя, но тем не менее снова и снова возвращались к запретной теме. В конце концов вы поставили крест на затее с убийством, поскольку здесь неизбежна проблема: куда девать труп?

Игнац и Урзель Гразеггер успешно решали именно эту задачу — ликвидацию проблемных трупов. Бизнес-идея была проста, ее реализация необычна, прибыль огромна. Солидная похоронная фирма «Гразеггер» (основана в 1848 году) работала качественно, сохраняла тайны и не оставляла никаких следов. Предложение действовало уже пятнадцать лет, спрос на услугу был колоссальным.

И это нисколько не удивительно — ведь в большинстве случаев именно труп служит решающей уликой против преступника. Даже если с момента убийства прошел не год и не два и все это время тело лежало замурованным в фундаменте или на дне болота, все равно — выбитое киркой из бетона или поднятое из трясины, оно может поведать сыщикам ох как многое!

Именно труп рано или поздно выводит на тех голубчиков, что возомнили, будто совершают «идеальное» убийство с помощью какой-нибудь микстуры или яда, не поддающихся ни одной химической экспертизе, которые легко подмешать в принесенный с собой салатик.

Именно труп всегда — без исключения! — сохраняет признаки того, каким способом, когда и где он сделался таковым, и позволяет сыщикам вычислить тех, кто в век рентгенофлуоресцентного анализа еще трудится что-то замывать, затирать, ополаскивать или сжигать в надежде замести следы.

Именно труп, даже в разложенном, испепеленном и атомизированном состоянии, способен указать на убийцу. Воображаемый перст дотянется до виновного отовсюду — хоть со дна тихого лесного озера, хоть из сарайчика в горной деревушке Канады.