Гаупткомиссар Еннервайн и полицейский психолог Мария Шмальфус дожидались судебного медика, который где-то пропадал. Наверное, они пришли слишком рано. Им оставалось только ждать, глядя на бледные полуголые тела, залитые ярким неоновым светом. Голова Евгения Либшера была накрыта простыней. Психолог отвернулась и прижала ко рту носовой платок.

— Мария, вам нехорошо?

— Нет-нет, ничего, все в порядке.

— Какие-то странные у них секционные столы. Слишком уж низкие.

— А какой высоты они должны быть? Просто я в таком заведении впервые…

— То есть как это? Впервые в судебном морге? Разве у вас не было обязательной практики?

— Мне как-то удавалось отлынивать от подобных экскурсий.

Столы, на которых лежали Штоффреген и Либшер, и в самом деле были не выше журнальных столиков. Но вот наконец пришла судмедэксперт и села на винтовой стул. На груди у дамы висел бейджик, но в нем было пусто. Еннервайн и Шмальфус поздоровались с безымянным специалистом за руку и представились.

— Нас интересуют вот эти, — кивнула Мария в сторону мертвецов.

— Ну естественно, что же еще вас может интересовать? — с легким раздражением отозвалась патологоанатом.

— Тогда давайте сразу же перейдем к делу, — произнес Еннервайн, указывая на труп Либшера. — Снимите с него простыню, пожалуйста.

— Вы и правда хотите увидеть его лицо? — спросила судмедэксперт.

— Да. Мы знаем, что он страшный.

Госпожа доктор Без-Имени подъехала на стуле к телу Либшера и сдернула с его головы простыню. Еннервайн с Марией невольно сделали несколько глубоких вдохов и выдохов.

— Пожалуйста, составьте заключение так, чтобы его понял даже непрофессионал, — попросил гаупткомиссар.

— Обширная геморрагия лица, что тут еще скажешь. Иными словами, кожные покровы отделены в направлении снизу вверх, сорваны в результате удара острым предметом или пореза. Нос отрезан целиком, так, где он у меня? Сейчас найду… Желаете взглянуть?

Еннервайн энергично отмахнулся.

— Огромная потеря крови, да. Если в нем что-то и осталось, то не больше наперстка.

— Так он умер от кровотечения?

— Нет. И смерть вызвана вовсе не повреждениями лица.

— То есть вы хотите сказать, что с таким… лицом еще живут?

— Недолго, конечно, но тем не менее. Ведь после получения этой травмы он какое-то время был еще жив. Причина смерти, если выражаться понятным для всех языком, без единого иностранного слова, — это раздробление грудной клетки и повреждение легкого обломком ребра в результате сильного удара тупым предметом.

— Значит, так: травматический пневмоторакс, — сообразил Еннервайн, употребив все те иностранные слова, которых так тщательно избегала судмедэксперт по его же просьбе. — Можете снова прикрыть его.

— У меня есть один сугубо теоретический вопрос, можно? — произнесла Мария, пытаясь сделать проницательное выражение лица. — Представьте себе этого господина живым. Вот он стоит передо мной. Как я должна поступить, чтобы разделать его… вот этак?

Хозяйка морга задумалась.

— Вам нужно держать в руках топор, — ответила она через несколько мгновений. — И сильно ударить им противника в направлении снизу вверх, то есть от его шеи к голове. При попытке расколоть ему череп снизу вы промахиваетесь, орудие соскальзывает и задевает лишь край подбородка. При этом вы скальпируете жертву, ведь кожа лица в этом месте, как и во многих других, не слишком прочно соединена с мышцами.

Схематично изобразив в воздухе описанный удар, судебный медик снова повернулась к Марии:

— Если оценивать на глазок, ваш рост около метра семидесяти. Значит, чтобы поразить мужчину ростом в метр девяносто шесть тем способом, который я только что описала, вы должны для начала влезть на стул. А когда вы раскроите врагу лицо, вам еще придется ударить его тупым концом топорища в грудь, чтобы переломать ребра. Все это выглядит довольно неправдоподобно, но тем не менее такое возможно.

Мария Шмальфус пожала плечами.

Второй труп был значительно меньших габаритов, чем первый. Этакое невысокое, компактное, но весьма мускулистое создание.

— В данном случае, — продолжала эксперт, — все гораздо проще, и причину смерти можно описать в двух словах. Перелом третьего шейного позвонка, и точка. Справедливости ради скажу, что если бы этого парня правильно уложили для транспортировки и вовремя оказали помощь, то он остался бы жив.

Еннервайн пропустил последнее замечание мимо ушей. Ведь стань эта маленькая, но существенная деталь известна прокурору, и работы у людей Еннервайна прибавится. Чего доброго, на них еще навесят расследование неоказания помощи и нанесения телесных повреждений по неосторожности.

— Не могли бы вы пояснить, как он получил такую травму?

— Ему был нанесен сильный удар тупым предметом по затылку.

— А такие повреждения не могут быть следствием того, что эти господа, скажем, жестоко подрались друг с другом? — снова села на своего любимого конька Мария.

— Трудно сказать. Каждый из них перепачкан кровью другого. Окажись я на месте происшествия…

— Там присутствовало как минимум человек двадцать врачей, а то и больше.

— Вот тут-то часто и начинаются проблемы, — покачала головой судмедэксперт. — Хотите узнать, что было у трупов в желудках?

— Почему бы нет? — спокойно сказал Еннервайн.

— Да, почему бы, собственно, и нет?! — взвыла психолог, пулей вылетая из помещения. Хозяйка положения усмехнулась.

— Покажете ей потом письменное заключение, да и все. Итак, вот этот коротышка либо целый день ничего не ел, либо проглотил лишь сущие крохи. Немножко глюкозы на завтрак, стакан чаю, половинка яблока. И он собирался на свидание.

— О, дружище Холмс, как же вы пришли к такому выводу?

— Незадолго до гибели он тщательно вымылся, Ватсон. У него такая кожа, будто он несколько часов принимал ванну. Безукоризненно чистая одежда, вычищенные до блеска ботинки… И пахло от него, будто от сборщика лаванды. Подмышки обработаны дезодорантом, полость рта — спреем для освежения дыхания. Химический анализ, безусловно, подтвердит их присутствие.

— Да, Холмс, но лично я надеваю свежее белье всякий раз, когда собираюсь на совещание, — возразил гаупткомиссар. — Само по себе ухоженное тело еще ни о чем не говорит.

— Однако, Ватсон, разве перед служебными совещаниями вы пользуетесь спреем для интимной гигиены? Марки «Бесаме мучо», например?

— Значит, он пользовался таким парфюмом?

— О чем и речь! И надо сказать, в эту симфонию ароматов вкрался еще один запах — пота. Наш мачо весь взмок. Возможно, нервничал сильнее обычного.

— Ну хорошо. А чем пробавлялся другой? — поинтересовался Еннервайн.