И вот сегодня Константин нашёл среди других книг, оставшихся от прежнего хозяина, две толстенные серо-голубые, в каждой по два тома, и вытащил их в сад. В тридцать пять лет он, удивляясь сам себе, решил добровольно прочитать то, что когда-то, в девятом классе, поначалу читал из-под палки. Пока не пришла к ним однажды на замену Валерия Алексеевна.

Сидя на крыльце в тени куста орешника, Константин бережно, не спеша, одну за другой перелистывал страницы про салон Анны Павловны Шерер, про смерть старого графа Безухова, про именины Наташи. И узнавал. И радовался этому узнаванию. А когда дошёл до военных глав, вдруг вспомнил то, о чём, казалось, давно забыл.

… В их маленьком подмосковном городке все были на виду. А уж врачи и учителя – особенно. И поэтому, когда в их воинскую часть приехал капитан с молоденькой женой-учительницей, местные сплетницы тут же принялись судачить.

Капитан был высок и красив. А его молодая жена казалась всем совершеннейшей серой мышкой. И Косте Соколану и его приятелю Жорке Частичкину тоже. Светленькая, невысокая, в очках. На лице у неё было несколько родинок, которые могли показаться пикантными, если бы их не было так много. В общем, не уродина, конечно. Но если и запомнишь такую, то только из-за довольно крупных – с чечевицу – коричневых пятнышек у губы, над левой бровью и на щеке. Всё остальное в её внешности было совершенно заурядным.

Все откуда-то знали, что капитан в части ненадолго. Поэтому его жене вместо постоянной нагрузки в их школе отвели роль учителя на заменах, неблагодарную и непростую. Для многих учеников не было большего счастья, чем утром на стенде, специально повешенном внизу у раздевалок, обнаружить листок с фамилией своего учителя в графе «Замены». Больше везло тем, у кого заболевший учитель вёл первый или последний уроки. Тогда можно было надеяться на то, что занятия будут отменены. Остальным приходилось с тоской тащиться к заменяющему учителю.

Обычно такие уроки проходили однообразно. Педагог предлагал ученикам заниматься своими делами и требовал только одного – тишины. Но в тот раз к ним вместо их заболевшей учительницы литературы Зои Марковны пришла молоденькая жена капитана. Пришла с двумя книгами «Войны и мира» и какой-то тетрадью. Их класс недовольно загудел. Меньше всего они хотели слушать о Пьере Безухове и Наташе Ростовой, которые за десять дней или около того, что они уже изучали роман-эпопею, им порядком надоели. Но учительница сделала вид, что не замечает их недовольства, и весело, но решительно начала вести урок.

Когда прозвенел звонок на перемену, никто в классе не вскочил и даже не дёрнулся. А главный заводила Серёга Москвин недовольно протянул:

– Ка-а-ак? Уже всё?

В тот день они впервые поняли, что это такое – любить русскую литературу и гордиться ей.

Нет, Зоя Марковна была чудесная, невредная старая дева, они относились к ней с симпатией и несколько свысока. Но жена капитана вдруг задела в их подростковых душах, привыкших всё в жизни воспринимать сквозь призму скепсиса и иронии, какие-то неожиданные для них самих струны. Вернее, задел, конечно, роман Толстого. Но помогла ему в этом молодая учительница.

Константин навсегда запомнил, когда они обсуждали военные сцены, она, совершенно преобразившаяся и показавшаяся ему вдруг почти красавицей, спросила:

– А какая разница, на ваш взгляд, в том, быть ли артиллеристом или идти в рукопашную?

Они задумались ненадолго, а потом всё тот же Серёга Москвин ответил:

– Ну, в артиллерии, наверное, меньше шансов погибнуть. Ненамного, но всё же…

– И это тоже, – кивнула учительница, – но не главное. А что ещё?

И тогда Костик, который обычно на литературе предпочитал отмалчиваться, сказал:

– Убивать издалека проще. А когда видишь лицо врага и то, что это такой же человек, как и ты, гораздо сложнее. Для многих – почти невозможно.

В классе повисла тишина. Жена капитана внимательно посмотрела на него, и в глазах её засветились уважение и симпатия.

– Вам надо стать военным…

– Костя, – с готовностью подсказала ей староста Жанка Грядкина.

– Костя, – чуть улыбнулась учительница. – Вы будете настоящим русским офицером…

Тогда жена капитана заменяла Зою Марковну ещё две недели. И впервые Костик и его одноклассники не чувствовали себя так, будто уроки литературы – это повинность. И впервые не хотели поскорее уйти с них. Оказалось, что юношам вполне могут быть интересны сцены мира, а девушки готовы читать и про войну, а не, как в основном бывает, избирательно.

А в конце второй недели заменяющая учительница внешне спокойно сказала:

– Ну, вот и всё, ребята. В понедельник выходит на работу Зоя Марковна.

Класс замер, а неуёмный Серёга Москвин расстроенно выдохнул:

– Ка-а-ак? Уже?

– К счастью, она выздоровела, – улыбнулась учительница, – и готова снова работать с вами. Говорит, что очень соскучилась.

Костя видел, что Валерии Алексеевне грустно, как и им, и что она изо всех сил бодрится и старается не показать своего разочарования от того, что придётся расставаться с их классом. И его осенило:

– Валерия Алексеевна, а давайте создадим литературный кружок, а? Хотя бы один раз в неделю. Например, в четверг? У нас в этот день всего шесть уроков. Я думаю, многие бы с удовольствием оставались на седьмой, правда? – Он обернулся к одноклассникам, чувствуя, как замирает сердце: а вдруг не поддержат? Но те закивали:

– Я бы ходил.

– И я.

– И я тоже.

Жена капитана просияла и, благодарно и радостно улыбаясь, пообещала:

– Я поговорю с директором.

У них всё получилось. И до конца учебного года они по обязанности ходили на уроки Зои Марковны и ждали четверга, когда можно будет собраться в кабинете, который им выделили для занятий кружка. Никакого особенного плана у Валерии Александровны не было. Они просто обсуждали то, что читали по школьной программе и помимо неё, спорили, смеялись. Но каждый из тех, кто ходил туда, понял для себя, почему жена капитана часто повторяет:

– Русская классика всегда актуальна. Вы обязательно это поймёте. И обязательно ещё вернётесь к ней.

Потом они ушли на каникулы, а в августе, вернувшись из лагеря, Костя нашёл в почтовом ящике письмо. На нём стоял обратный адрес: Еврейская автономная область, город Биробиджан. И фамилия Валерии Алексеевны. Всё оборвалось у него внутри. Ставшими вдруг непослушными пальцами он неровно разорвал конверт и прочитал:

… С того дня прошло почти двадцать лет. И вот Константин взахлёб читал про Андрея Болконского и его дуб. Подростком он не понимал, просто не мог понять, почему молодой ещё князь ощущал себя опустошённым стариком, даже считал это аристократической блажью и очень радовался, когда тот, наконец, ожил. И даже Валерия Алексеевна не смогла помочь ему понять это. А два года назад, в тридцать три года оставшись без семьи, Константин и сам однажды почувствовал, что жизнь его заканчивается, почти закончилась. И впереди не будет уже ничего нового и светлого, а только доживание. Жизнелюбивая его натура изо всех сил боролась со страшным этим ощущением. Вот и в историю с отелями он ввязался. И даже увлёкся. Но людей сторонился. И детские крики его раздражали. Как больного старика… Раздражали до недавнего времени, – понял тут Константин и замер на секунду. А потом поискал глазами, нет ли поблизости какого-никакого дуба.