ОПА!

А вот с этого момента поподробнее, пожалуйста!

— Мерцелла! — пьяно машет на дочь дядюшка.

— Нет-нет, пусть она продолжает, — вежливо прошу его, переводя все свое внимание на кузину.

— А что продолжать?! Ты должна гнить в глуши за свои наглость и хамство! Таким, как ты, не место в столице королевства! И уж тем более — не место на отборе невест! — гордо вскинув подбородок, заявляет Мерцелла.

Вот чья бы корова мычала… честное слово.

— А такой, как ты, визжащей, вечно устраивающей подлянки, ворующей чужие драгоценности, несдержанной особе, значит, там — место? — добродушным голосом спрашиваю.

— ПАПА! — вскакивает Мерцелла, со злостью глядя на меня.

— Что-то я устал, — пьяно отзывается дядюшка и заваливается на диван лицом вниз, тут же сотрясая гостиную нечеловеческим храпом.

М-да, теперь понятно, откуда дыры в их семейном бюджете… И очевидно — почему тетка такая интриганка. А еще совершенно ясно, отчего Мерцелла имеет такой дурной характер.

Но все это меня не касается.

Это не мои проблемы.

А эти люди почему-то хотят переложить их на мои плечи.

— Полагаю, разговор закончен, — поднимаюсь на ноги.

— Не закончен! — рычит на меня Мерцелла.

— Мы же, кажется, договорились сегодня днем, — припоминаю ей ее же слова.

— Верни маменьку, Марьянелла! Иначе тебе же будет хуже! — всерьез предупреждает та.

О! Так у них даже не одно требование!

— А ты выбери одно из двух, — предлагаю ей, — либо я ухожу в конец списка претенденток, либо ходатайствую о твоей матушке.

Мерцелла на несколько секунд замирает, глядя в потолок; явно мучается вопросом выбора, затем, по ходу, у нее происходит что-то вроде замыкания, она зажмуривается, резко открывает глаза и визжит.

Я тихонько покидаю эту обитель зла, стараясь не привлекать много внимания. Вообще, сестрицу, прямо скажем, жалко. Ну, в кого она такая недалекая?

В следующую секунду весь дом сотрясается от храпа дядюшки, и я киваю сама себе.

Ясно, в кого.

Ладно, сейчас не это главное. Иду на кухню, заказываю себе «ужин в постель» и поднимаюсь в свою комнату. Вхожу осторожно. Потом так же осторожно выхожу, хватаю первую попавшуюся горничную (хвала небу, тут как раз такая проходила) и запускаю ее на минное поле. Девушка изумленно вбегает в спальню, по инерции пересекая ее почти полностью, а затем оборачивается на меня.

— Прости, — нахожусь, с ответом, — мне нужно с тобой поговорить.

Вообще-то мне нужно было понять, не устроила ли сестрица каких подлянок, когда была в моей комнате днем, но, похоже, я зря переживала.

— У меня не так много платьев на выбор, — придумываю на ходу, проходя к гардеробу, — так что я подумала… что было бы неплохо заказать парочку нарядов, — открываю дверцы, смотрю на девушку, — может, сгоняешь до местного портного? Или как у вас тут связь работает?.. — замолкаю, глядя на выражение лица горничной.

Кажется, она посерела. Или побелела? Точно не знаю. Но вот этот жест с закрытым ртом совершенно точно о многом говорит!

Резко разворачиваюсь и не удерживаюсь от ядреного:

— Да чтоб тебя!

Вся моя одежда была изорвана, разрезана, раскрашена краской и, если мне не изменяет зрение, облита какой-то кислотой.

— Леди Марьянелла, это не я! Честно! И никто из наших! Мы боимся новых хозяев, но чтоб до такой низости опуститься… — едва не плачет девушка, но я останавливаю ее взмахом руки.

Во мне сейчас борются два желания.

Первое — позвать графа Дроттера.

А второе…

Второе — пойти и разобраться самой!

— Леди, может, все-таки послать за портным?.. Он вряд ли успеет сшить несколько новых платьев, но хоть что-то — сможет сделать… — предлагает девушка, но я лишь качаю головой.

Выхожу из своей комнаты, иду к лестнице и останавливаюсь, глядя вниз: потому что Мерцелла стоит у ее основания и с вызовом смотрит на меня.

— Зачем? — задаю один единственный вопрос.

Вообще, в моих мыслях он звучит намного длиннее: зачем ты пыталась давить на жалость пять минут назад, зачем орала, требуя вернуть мать, если ты уже напакостила, как какая-то малолетка — и даже если бы я дала согласие на помощь, я бы тут же его забрала, увидев, что ты натворила?!

— Зачем нужно было ЭТО делать?! — смотрю на нее, едва сдерживая приступ очень нехороших эмоций.

— Для мотивации, — выплевывает Мерцелла.

— Ну, ты и дура, — отвечаю ровно; затем разворачиваюсь и иду обратно.

— Тебе не в чем ехать на отбор невест! — кричит мне вслед эта бестолковая, — Можешь собирать свои манатки и проваливать в ту глушь, где можно ходить в одном платье!

— А зачем мне куда-то проваливать? — спокойно спрашиваю, не оборачиваясь и не останавливаясь, — Ты завтра уедешь во дворец, и особняк снова будет только мой. Твой пьяный отец мне нисколько не мешает.

Визг, донесшийся мне вслед, больше не вызывает желания пожалеть или посмеяться. Это война, сестрица. Если ты настолько тупа, что даже не можешь просчитать последствий от собственных действий — то мне тебе помочь нечем…

Вечер я провела в своей комнате: поужинала, полежала в ванной, почитала сарамнийский любовный роман, главная суть которого сводилась к тому, что девушка должна быть послушной воле взрослых и более опытных людей — и тогда ей достанется властный горец, способный открыть свое жестокое сердце и принять чужестранку в свой древний клан-боже-кто-эту-чушь-писал?! На местных девиц эта дешевая пропаганда «образа жизни тихони» явно не действует: ладно я, с другого мира, но взять хоть ту же Мерцеллу! Что-то я не вижу в ней большого желания стать послушной и робкой. И тем не менее эта модель поведения активно насаживается на сарамнийских девственниц — если можно так выразиться.

Интересно, а какой была Марьянелла? Ну, до того, как я пробкой влетела в ее тело?..

Была ли она робкой и мягкой? А если была, то как так получилось, что она оскорбила самого короля и была изгнана из столицы?..

И последнее… все окружающие меня по какой-то причине принимают мое нынешнее поведение. Ни Мерцелла, ни ее матушка ни разу не сказали: «Отчего ты стала такой дерзкой, Марьянелла?!». Да и Анвар, с которым та, судя по всему, была близка, не выглядел удивленным тем, как я себя вела, появившись в его кабинете.

Так неужели я своими проявлениями никого не шокирую?.. Когда я проснулась в теле Марьянеллы, никто не удивлялся моим выходкам, моим словам, моему настроению… все принимали все, как есть. Когда я приехала в столицу — люди на площади узнали меня. Король явно дал понять, что у нас были «шуры-муры»…