– Ты меня удивляешь, Никита, – покачала головой Варвара. – Про движение континентов и смещение полюсов никогда не слышал? Они и сейчас продолжают двигаться и смещаться, только с нашей колокольни это незаметно. Если континент смещается в год на сантиметр, то за миллиард лет он уйдет на десять тысяч километров – а это, представь себе, много. Миллиард лет назад тут могли расти пальмы и плескаться теплое море – почему нет? И люди из какой-нибудь Турции или Таиланда приезжали сюда в отпуск, чтобы понежиться на солнышке и поваляться на пляже. А потом обратно – в свой заснеженный, заселенный пращурами мастодонтов Таиланд…

Что я мог возразить? Мы обогнули разбросанную по холмам деревушку, ехали мимо сельского кладбища. Погост был древний, как этот мир. Могилы заросли сорняками, уходили в землю памятники с крестами и звездами, оградки почти не сохранились. Дефицита земли в этой части света, похоже, не было. Кладбище растянулось, как сама деревня. Старые могилы убегали за березняк, пропадали в оврагах. Здесь продолжали хоронить людей. Мы проехали мимо свежего захоронения. Еще не увяли цветы на могильном холмике – церемония проходила несколько часов назад. В изголовье усопшего торчал временный крест из обрезков труб, землю на холм бросали небрежно, сверху могилу закладывали искусственными цветами вперемешку с настоящими. Памятник еще не поставили. В стороне валялись конфетные фантики, разбитая бутылка из-под водки, мятые салфетки, пластиковые обертки. Повсюду – липкая грязь со следами ног.

Буквально в трех шагах от кладбища расположилась свалка, напоенная ароматами, – пришлось срочно закрыть окно. Варвара поморщилась, похоже, ей стало дурно.

– Может, остановимся, подышим? – предложил я.

– Там, подальше. – Она неопределенно махнула рукой. – Не могу находиться на наших кладбищах. Здесь такая жуткая энергетика, не выношу, тошнит, голова кругом… Надо же додуматься – хоронить людей у дороги…

Мы отъехали подальше от кладбища, свернули в лесок. Варвара прильнула к бутылке с водой, выпила почти всю. Она осталась в машине. Я вышел из салона, чтобы размять ноги, закурил. Подступали сумерки, а серая хмарь, обложившая небо, только ускоряла процесс.

– Не переношу нашу кладбищенско-церковную культуру, – призналась Варвара. – Должно быть стыдно, я сама часть этой культуры, а все равно не переношу. Она оскорбляет и живых, и мертвых. Наспех зароют, священник что-то побубнит, могильщики помашут лопатами… Плевать, что грязь, что рядом горы отходов, что воздух просто кишит зловредными миазмами… Прямо на месте начинают пить водку, не дожидаясь поминок, – ну, как же, святое дело, сегодня даже непьющие должны выпить… Кутья, конфеты – все обязаны попробовать, даже если кусок в горло не лезет, хотя бы лизнуть из рюмки. Да еще и покойнику нальют, горбушкой серого хлеба накроют. А чуть в сторонку отойдут, так уже посмеиваются, о других делах трещат, шутят, с нетерпением ждут, когда стол накроют… А перед похоронами – бывает, что гроб с телом больше двух суток стоит в доме, люди измучены, духота, запахи… У иудеев, у мусульман – человек скончался, и все стремятся похоронить его как можно скорее – до захода солнца того дня, когда он умер. И покойника не мучить, и себя не мучить…

– Ну, извини, – пожал я плечами. – Я тоже не в восторге от наших похоронных традиций, но куда деваться? Как в анекдоте: это наша родина, детка. Какая есть, с такой и следует мириться. Не все такие чувствительные, как ты… Есть кладбища, где все чисто и опрятно, пьяные не буянят, за могилами ухаживают… Хотя согласен, тенденция именно такова, как ты описала. Для половины людей, присутствующих на похоронах и поминках, все происходящее – лишь дополнительный повод выпить…

– Мой дед по отцовской линии скончался в шестьдесят пятом году, еще до моего рождения, – сглотнув, сообщила Варвара. – Его жена, моя бабушка – еще тремя годами раньше. Они этнические поляки, были похоронены в католическом некрополе недалеко от Новгорода. Подобных захоронений было мало, но были. Всем объявили, что через некрополь пройдет узкоколейка к ремонтным железнодорожным мастерским. Все перекопают бульдозерами. Если кто хочет – пусть самостоятельно выкапывают родные кости и хоронят, на общем кладбище. Хорошо, хоть предупредили… Дед лопатой раскапывал могилу – а там трое лежали: бабушка, ее мама и сестра бабушки. Бабушка еще даже не разложилась полностью… Складывал останки в деревянный ящик, на тележке вез на кладбище – а там свои проблемы, просто так никто не даст места, в общем, натерпелся человек. И эти хождения по мукам подкосили деда, тоже долго не прожил, сердце отказало… У нас норма – перекапывать старые кладбища, разбивать скверы на их местах, строить новые дома, и плевать, что будут мучиться и мертвые, и живые… Только в нашем городе парк «Березовая роща» стоит на месте бывшего погоста. На территории Центрального парка и стадиона «Спартак» – первое городское кладбище Новониколаевска. Вспомни знаменитый психоневрологический диспансер на 1905-го года, где в тридцатые была пересыльная тюрьма НКВД. Мрачнее места не придумаешь, сколько невинных мучеников через нее прошло. Людей расстреливали в подвалах – а наверху в это время трудились следователи. Мертвых увозили за город, но и то не всех, когда котлован рыли, находили кости и черепа. А теперь на этих костях такой веселый небоскреб построили – обхохочешься. Как там люди живут – никто им по ночам не является? Знаешь, Никита, может, я и не от мира сего, но не выношу, когда останки предают земле, считаю это варварством, осквернением, да хоть святотатством, если угодно…

– Несите похоронную культуру в массы, – пожал я плечами. – Во всяком случае, в больших городах народ все чаще выбирает кремацию.

– А старые кладбища все равно разрастаются и душат города, – усмехнулась Варвара, – Клещихинское, Гусинобродское, Заельцовское, Северное, Чемское…

– Многих не устраивает сам процесс сжигания останков, – предположил я, – поэтому согласны пройти весь цикл унижений, связанных с традиционным погребением. Людей в этом трудно винить. Крематории – в больших городах. Никто не повезет в городской крематорий, допустим, умершую бабушку, для которой при жизни мысль о кремации – что-то дикое и кощунственное. Увы, других способов погребения рынок похоронных услуг пока не предлагает.

– Ну, почему же, – улыбнулась Варвара, – рынок развивается, предлагает самые экзотические способы. Чем тебе не нравится крионика? Тело помещают в криостат, охлаждают до минус 196 по Цельсию, и оно, не разлагаясь, может храниться вечно, пока ученые не придумают, как бороться с болезнью, которая тебя сгубила. Ты не покойник – ты «криопациент», звучит, да? Даже в России действует профильная фирма где-то под Сергиевым Посадом – плати тридцать тысяч долларов, тебя положат в сосуд Дьюара, где и будешь ждать светлого будущего. Согласись, для такого хорошего дела тридцать тысяч – не астрономическая сумма?

– Ну, не знаю, – засомневался я. – Во-первых, у меня ее нет. Во-вторых, фирма может прогореть, у нее могут закончиться деньги, а значит, электричество. Я слышал, одна такая компания обанкротилась, тела оттаяли, и пришлось «пациентов» хоронить традиционным способом – тупо в землю…

– А еще в Стэнфорде две светлые головы придумали экологичный способ погребения, – вспомнила Варвара. – Специальный погребальный балахон, пропитанный спорами особых грибов. Грибы нейтрализуют трупный яд и формальдегид с тяжелыми металлами, который применяется для консервации трупов. Споры прорастут на мертвом теле и съедят его без остатка – и земля не пострадает от яда. «Светлые головы» эту штуку испытали на себе – скармливали грибкам волосы, ногти, кусочки кожи – и при этом фиксировали результат. До мозгов, слава богу, не добрались, – улыбнулась Варвара, – выявили самый прожорливый грибок, он и лег в основу погребального костюма. Теперь у ребят своя фирма, прошли через бюрократические процедуры и набирают клиентов… А еще ты можешь после смерти стать деревом. Метод погребения называется «промессия». Нужна машина, ее называют проматор. Усопшего при помощи жидкого гелия охлаждают до минус 196, потом включается вибрация и останки мелются в порошок. Потом тебя кладут в контейнер, сделанный из кукурузного крахмала, и закапывают на небольшую глубину. За несколько месяцев и контейнер, и покойник полностью разлагаются – процесс безвредный для окружающей среды, ты сливаешься с природой, останется лишь посадить на могиле дерево, которое быстро вырастет. Это шведское изобретение. Правда, дорогое удовольствие и опробовано только на свиньях, зато испытания прошли успешно, но мы же никуда не торопимся?