Наконец она отставила миску и откинулась на подушку, слишкомизмученная даже этими несколькими движениями. Лежала, бездумно уставясь втемный бревенчатый потолок, а в это время Татьяна неслышно вышла, так же тиховернулась и, подойдя к Лизиной постели, внезапно бросила на нее охапкусвежесорванной зелени.

Лиза даже задохнулась от неожиданности. Почудилось, что нанее обрушился зеленый дождь, что благоуханный порыв ветра вдруг подхватил ее ипонес, и она летит, летит в зеленом небе, меж зеленых облаков, над зеленымлесом…

С расширенными, изумленными глазами, словно впервые, онаподносила к лицу гибкие березовые веточки, усеянные мохнатыми сережками инеобычайно яркими, сладко пахнущими маленькими листочками. Это было как чудо.Как удар грома. Как внезапно обретенное счастье! Она пила этот запах, как воду,она жила им…

Все позади, все позади! Леденящий, подобно страху, восторгзаметался в душе, играя сердцем. Руки ее, что безвольно лежали на лоскутномодеяле, были так худы. Пальцы стали длинными и тонкими, будто веточки. Да и всюсебя Лиза ощущала иной – легкой, тонкой, словно бы прозрачной. Она теперьсовсем другой человек, с незнакомым лицом и новыми надеждами. Избыла во времясвоего полусмертного сна всю горечь и весь страх, все свои былые чаяния, робкиемечты. Заспала их! Как бы там ни было, ничего не вернуть, а значит, ничего нетпрекраснее нынешнего дня!

– Эй, эй! – Татьяна, неслышно приблизившись, потряслаее за плечо. – Опять спать?

Лиза покачала головой, не открывая глаз.

– Нет, все уж, на всю жизнь выспалась. Ты сядь вот сюда,слышишь? Тебя ведь Татьяною зовут? – И, открыв глаза, улыбнулась, уже нестрашась диковинного лика.

Татьяна вскинула брови.

– Почем знаешь?

– Слышала. Тебя Вайда называл так.

– Вайда! – Татьяна смотрела на нее испытующе. –Вот как… А что еще слышала?

– Про кольцо.

– Ну, еще бы про кольцо не слышать! Он, черт, едва жизнитебя не решил за то кольцо. А оно под тюфяк закатилось, оказывается. И он же,Вайда, от смерти тебя спас. Мы подбежали, а Вайды уж и след простыл, толькоубитый волк валяется да веревка, коей ты удавиться вознамерилась, перерезана…

Лиза смотрела непонимающе. Татьяна вдруг насторожилась. Заокном раздался топот копыт, потом шаги. Цыганка резко вскочила, задергиваязанавеску, отделявшую уголок, в котором была устроена Лизина постель.

– Погоди, – шепнула она. – Лежи тихо! Идет кто-то!

И в ту же минуту Лиза услышала, как отворилась дверь, азатем незнакомый мужской голос произнес приветливо:

– Здравствуй, Татьяна! Вот и я.

– Здравствуйте, барин! Наконец-то пожаловали!

Лиза поняла, что она рада появлению этого человека с твердойпоступью и мягким, приятным голосом. Мгновенный порыв страха миновал: это неВайда, слава богу. Но кто? Какой-нибудь сосед? Хотя нет, вокруг Татьянинойизбушки, насколько могла вспомнить Лиза, сплошной стеной стоит лес. Да и неможет это быть крестьянин из соседней деревни. Татьяна называет нежданногогостя барином.

Между тем слышно было, что гость вносит в избу какие-товещи, а Татьяна приговаривает:

– Я уж затревожилась, не случилось ли с вами чего? Больнодолго отсутствовали. Присядьте, сударь. Молочка теплого испить не изволите сдороги?

– Охотно, – ответил гость, и сквозь тонкую завесь Лизаувидела темную фигуру, продвинувшуюся к столу и опустившуюся на лавку. –Эх, чудесно! Выздоровела, значит, твоя Буренушка? Не напрасно мы над неймудрили? А теперь, голубушка, сделай милость, истопи баньку, устал я с дорогиотчаянно.

– Извольте, барин. Живой рукою все сделаю! – отозваласьТатьяна и вышла из избы. А Лиза так и лежала затаившись, слушая, как гостьпрошелся по избе, потом налил себе еще молока, со стуком поставил кувшин, сел идолго, с удовольствием пил, а затем вдруг притих там, на лавке, и лишь егонеясные очертания видны были Лизе.

Любопытство донимало ее донельзя, и наконец она осмелиласьспустить ноги с лавки, встать и с величайшими предосторожностями, чуть касаясьпола, сделать два шажка до занавески. Чуть сдвинув ее, чтобы открыласьмалюсенькая щелочка, Лиза выглянула, а потом, стараясь расширить щелку дляобзора, потянула занавеску… и та вдруг с треском оборвалась.

Незнакомец вскочил и в два прыжка стал лицом к лицу с Лизой.Она метнулась на свою лавку и забилась под одеяло. Укутавшись, взглянула нагостя, застывшего на месте.

Несмотря на сурово сросшиеся брови, смуглоту и резкие черты,лицо этого человека имело выражение настолько добродушное и даже застенчивое,что Лиза сразу почувствовала, как исчез не только страх, но и неловкость,которая прежде всегда сковывала ее при встрече с незнакомыми людьми. Онадоверчиво смотрела в его глаза и вдруг заметила, что гость покраснел темнымвнезапным румянцем.

Приход Татьяны прервал затянувшееся взаимное созерцание инеловкость.

– Вот видите, Леонтий Петрович, сударь, мы с вами уж и верупотеряли, что Лизонька придет в себя, ан нет! Ожила! Я, вас увидевши, засуетилась,да и забыла рассказать.

– А я сробел спросить, – извиняющимся тоном произнесгость. – Думал, ежели бы она очнулась, так ты мне с порога выложила бы. Аты молчишь… Ну, слава богу! Наконец-то! С выздоровлением вас, Елизавета, а какпо батюшке?

Лиза опустила глаза. По батюшке? По батюшке она, очевидно,Михайловна? Господи, о господи… Но не надо им об том знать. Никому об том знатьне надобно!

– Елизавета Васильевна.

Откуда Татьяне знать ее имя и отчество? Наверное, Вайдарассказал… Точно холодом Лизу обвеяло, и она поняла, что еще не сейчас, несразу захлопнется та заветная дверь, куда так не хочется заглядывать.

Пока гость парился в Татьяниной баньке, хозяйка принесла двебадейки с горячей водой и, поставив у постели лохань, проворно выкупала Лизу,отчего ей сделалось куда легче. Потом опять напоила ее горячим молоком, а гостьтем временем ужинал. И только в сумерки, когда небо в окошках налилось густойсиневой, а над закатным солнцем пролегла зыбкая розоватая полоска тумана, гостьи хозяйка сели напротив лавки, где лежала насторожившаяся, встревоженная Лиза,и начался разговор, затянувшийся далеко за полночь.

* * *

Леонтий Брагин был сыном звонаря из Балахны и от роду долилучшей для себя измыслить не мог, чем достижение высокого духовного звания.Пройдя букварное и грамматическое учение в духовной гимназии в родном городке,он за успехи в учении тринадцати лет от роду был взят в Нижегородскуюсеминарию, имевшую цель, по мысли правительства, готовить миссионеров для ещеполуязыческого Поволжья.