– С другой?!

В глазах сестры плескался серебряный лунный свет. И,устремив на Лисоньку чужой, странный, таинственный взор, она тихо молвила:

– Со мной.

* * *

Сверчок-кузнец ковал всю ночь где-то в щели светелки, акогда он кует по углам, это значит, что он живущих из дому вываживает.

«Знать, судьба», – спокойно подумала Лизонька, когдаони с сестрою простились с теткою (Неонила Федоровна на крыльце истовоперекрестила обеих, потом, не оглянувшись более, скрылась в дом) и пошли вобход кремля, нижней дорогою.

Уже смеркалось. Сестры молчали, поддерживая одна другую накосогоре. Здесь, под белеными стенами, гулял ветер. Но за Сторожевой башней онрезко утих, и девушки перевели дыхание.

Огляделись. По позднему времени вокруг никого не было.То??да, забравшись за кусток, торопливо обменялись одеждою: Лизонька наделачерный роброн, подаренный Лисоньке князем, набросила ее же новый салоп, головуокутала флером и украдкой надела на палец перстенек, который прежде носила нашнурке. Лисонька облачилась в сарафан сестры, платок и епанчишку. Теперь ихпути должны были разойтись.

Лисоньке предстояло дойти до Поганого пруда, где караулилТауберт с двуколкою, мчать в Высоково, где ожидало их венчание, а оттуда, беззадержки, прямиком на Санкт-Петербург и Ригу. Лизонька же намеревалась дальнею,обходною дорогою добраться до Успенской церкви, где… где… Она отогнала мысли.

Медлить не следовало. Оправив платье, сестры торопливоперекрестили друг дружку, расцеловались. И вдруг обеих разом пронзила одна и таже догадка: вот сей же миг разойдутся их дороги, да не на час, не до утра, аможет статься, навеки!

Лисонька вскрикнула, готовая зарыдать в голос, но Лизонькарезко оттолкнула ее: «Храни тебя господь!» – и опрометью кинулась вниз потропке в темноту.

Она бежала и плакала. Она знала, что прощается сейчас совсем миром, где росла, где жила спокойно, порою счастливо… Она бежала кнеизвестности, почти наверное – к позору: ведь, когда обман откроется, гневАлексея может быть ужасен! Однако, сделав шаг, она уже не в силах былаостановиться. Безумная надежда: «Отчего бы и мне счастливой не быть?» – неслаее на крыльях. Ведь с тех самых пор, как она увидала голубые глаза молодогокнязя, тревожная явь и неспокойный сон ее были полны мыслями о нем одном!Лизонька готова была на все, чтобы им завладеть.

Да, завладеть! Ибо в жизни не было у нее ничего своего. Аон, Алексей, должен был стать – должен был стать! – самым замечательным (иединственным) подарком судьбы, которая прежде была столь скупа.

Еще совсем недавно не было несчастнее ее во всем свете, ибодумала Лизонька, что сестра влюблена в князя. И мучительно было лежать ночамирядом с Лисонькой, чувствуя не привычную, спокойную нежность к сестре, а горечьи ревность, которые жгли, подобно угольям, подсунутым под спину.

Как-то за полночь она соскочила с постели и выбежала начерное крылечко, не в силах сдержать ненависти в мыслях и сердце. Она всяпылала, но предвесенний морозец обрушился на нее, словно ведро ледяной воды, иЛизонька замерла, обхватив руками голые плечи и глядя на белые облачка своегодыхания, которые улетали от нее и растворялись в ночи. Чудилось, это ее думы итерзания как бы отделяются от ее души и стремятся вдаль, путем своим, обретая втом пути свою собственную, отдельную судьбу. И тут же представилось, что они неразвеются под ветром, а улетят бог весть куда, далеко… где сделаютсянасельниками особенного мира. Но мир сей не прозрачен и призрачен, как странаснов, а вполне осязаем. Сила же его в том, что он может оказывать обратноедействие на существо, его породившее. Возвращать злое злому, то есть ей?..

Это было уму непостижимо. Это было невозможно. ОднакоЛизонька не сомневалась, что сия догадка – истина. Ведь и молитвы – суть слова,трепет уст, выражение сердечных чаяний, но производят же они свое действие:жизнь меняют, душу утешают… И тут же, стоя на морозном крыльце, она зарекласьот злобных мыслей, враз уверовав, что новый мир, ими создаваемый, – с адомсхож, а его исчадия ей гибельны.

Она была воистину счастлива тогда, избавившись от ненавистик сестре. И нимало не думала, что участь, уготованная ею для Алексея, есть тоже самое зло, последствия коего не замедлят вернуться к ней. Но недолгопребывала она в блаженном ослеплении. Как могли они с Лисонькой надеяться, чтотетушку можно провести?! Нет, все разгадала Неонила Федоровна, все выведала инастигла обманщицу, обрушив на нее жуткую правду. И ничем иным, как божьейкарою, не мог быть этот свадебный пир!..

Лизонька открыла глаза и какое-то мгновение пыталасьсудорожно схватить ртом воздух, ибо все еще ощущала себя в смертельных объятияхледяной, кипящей, бушующей Волги. И хотя тихо было вокруг, ничто более нетерзало ее тела, мнилось, что она уже мертва и лежит в могиле. Она с воплемрванулась… но не услышала своего голоса. И прошло некоторое время ужаса внепроглядной тьме, прежде чем она ощутила: от кончиков пальцев мелкое колотьепошло по всему телу, как это бывает, когда отходит замлевшая рука или нога.

Лиза теперь уже с наслаждением вглядывалась во мрак, ощущая,как ее тело постепенно возвращает к себе способность шевелиться, и начинала понимать,что долго пробыла где-то недвижима. Но где?

Все, что она помнила – причем совершенно отчетливо! –это страшный шторм, вмиг смешавший сферы земные и небесные. Лодку, пляшущую наволнах, искаженное горем и страхом лицо Алексея… А потом вода разверзлась,словно бы лодка устремилась в некую пропасть, и волны, тяжелые, будто каменныесводы, сомкнулись над головою.

И все же ей удалось вырваться из воды к воздуху и ветру, и,открыв полуослепшие глаза, Лиза почти над собою увидела громадину расшивы.Течение тащило под днище. Но не за себя она страшилась. «Да жив ли он?!» –мелькнула мысль. Поднятая на гребне, Лиза сумела обернуться и увидела двепляшущие на волнах головы, озаренные луною. «Слава богу!» И более она ничего неуспела подумать: ее ударило о борт, а затем понесло в глубину. Она вовсе неумела плавать, но догадалась подчиниться течению и задержать дыхание, а черезбесчисленное количество времени, когда, казалось, сердце вот-вот разорвется отудушья, ее вытолкнуло вверх. И она смогла наконец-то вздохнуть.

Обрывая ногти, Лиза попыталась уцепиться за плотнопригнанные, разбухшие доски расшивы, крикнула, уже захлебываясь. И вдруг что-тотугое, толстое, сырое попало ей под руку. Она вцепилась, не понимая, во что…

Лиза со стоном рванулась, села. Нет, нет. Все кончилось, всепозади. Неведомо как, неведомо с чьей помощью, но она спасена. Она в какой-тоизбе, и за мутными окошками уже виднеется рассвет.