Эти события на континенте придали внешней политике Англии новый вектор: страна обратила свои взоры в Новый Свет, на который до той поры не посягал никто, кроме Испании, Португалии и Нидерландов. Пока соперники Елизаветы пытались насаждать свои религиозные убеждения среди соседей по Европе, паруса ее кораблей надували ветра торговли. Фрэнсис Дрейк обошел вокруг света в 1577–1580 годах и объявил Калифорнию владением английской короны. Ему и его собратьям-морякам было позволено использовать всякую возможность исследования и обогащения, что после разгрома армады подразумевало не что иное, как пиратство. Филипп назначил за голову Дрейка награду 6 миллионов фунтов на сегодняшние деньги. При Елизавете Англия сделала первые шаги от офшорного острова к морской империи, и всегда осторожный Берли напрасно умолял королеву вернуть Испании награбленную добычу.

Типичным купцом из Сити, готовым использовать подобные возможности, был Ричард Грешэм, торговец тканями из Норфолка, который к двадцати пяти годам уже ссужал деньги Генриху VIII. Он стал олдерменом, мэром и членом парламента. Во время упразднения монастырей Грешэму были поручены упомянутые переговоры, целью которых было закрепление бывших монастырских больниц за Сити. Его сын сэр Томас Грешэм стал агентом короны и послом в Антверпене. Он превзошел богатством отца и без стеснения пускался в финансовые махинации; еще при жизни его обвиняли в мошенничестве и порче монеты. Невзирая на это, четыре Тюдора – Генрих, Эдуард, Мария и Елизавета – доверяли ему управление своими займами.

В этот поворотный для себя момент Лондон перехватил у Антверпена роль торгового узла Северной Европы, и Грешэм этому активно способствовал. Он был против ксенофобии Сити и упросил королеву впустить фламандских беженцев, спасавшихся от преследований испанцев, так как это «принесет городу большую прибыль». Основанная Грешэмом Лондонская биржа переросла Антверпенскую. Здание, построенное фламандскими архитекторами из фламандского камня и стекла, открылось в 1571 году и было украшено семейной эмблемой Грешэмов – кузнечиком. Биржа с крытой колоннадой стала первым ренессансным гражданским зданием Лондона. Под его арками могло разместиться 4000 купцов; кроме того, в здании было 160 запирающихся стойл.

Грешэм был первым из череды талантливых финансистов, постепенно закрепивших за Лондоном статус главного финансового центра Европы. Елизавета называла его «необходимым злом» и с удовольствием наносила ему визиты в его особняк Остерли в Мидлсексе. Рассказывают, что как-то раз за ужином она мимоходом заметила, как хорош был бы внутренний двор, если бы его пересекала стена. И к утру стена была построена, что было объявлено доказательством отнюдь не любви Грешэма к королеве, а его утверждения о том, что «деньги – владыка всех вещей». Основанное им учебное заведение – Грешэм-колледж – было конкурентом Оксфорда и Кембриджа, а позднее стало образцом для создания Королевского научного общества. К моменту его смерти (1579) колледж располагался в его особняке в Бишопсгейте. Ныне колледж продолжает свою работу, организуя лекции в зале Барнардс-Инн в Холборне.

Сити в эту эпоху делал первые шаги от торговли товарами к предоставлению кредитов, то есть фактически к торговле деньгами. Кредит основывался на доверии и аккуратной «кредитной истории» – так появлялись группы людей, знавших друг друга и готовых положиться друг на друга. Самым важным фактором в этом была стабильная политическая структура Сити, независимая от смены королей, живших выше по течению, – как, впрочем, и от других внешних обстоятельств. На вершине иерархии Сити был не один человек, а две дюжины олдерменов, связанные родством и пожизненной службой. Да, это была клика, но клика открытая, постоянно пополняемая честолюбивыми молодыми людьми из провинции, такими как Уиттингтон и Грешэм.

В течение бурного XVI столетия Лондон вполне мог стать очагом инакомыслия и бунта. Однако даже во время Реформации Генриха и контрреформации Марии он держался в стороне. Социальный историк Рой Портер писал: «Отсутствие низового протеста заставляет предположить, что, хотя Сити и управлялся богачами, в широких слоях населения его учреждения считались не чужеродными и не деспотичными, а более или менее ответственными и чуткими». Прежде всего, «Лондоном управляли лондонцы, и это не скрывалось». Иными словами, первые ростки своего рода демократии были в равной степени важны и для успешной коммерции, и для политической стабильности.

В 1550 году появилось первое аутентичное изображение Лондона, нарисованное на семи листах с натуры фламандцем Антонисом ван ден Вингарде, мастером панорам европейских городов. На основе своих прогулок по улицам столицы он изобразил город с высоты птичьего полета широкой дугой, идущей от Вестминстерского аббатства до отдаленных башен Гринвича, так, как если бы наблюдатель парил над Саутуорком. За этим изображением скоро последовала первая настоящая карта, известная как «медная» и отпечатанная с анонимной гравюры на меди в Антверпене в 1559 году. Она стала источником новой карты, опубликованной Франсом Хогенбергом в 1574 году; считается также, что на ее основе создана знаменитая «деревянная» карта Лондона, отпечатанная с деревянной доски Ральфом Агасом и другими уже в XVII веке. Недавно Университет де Монфора создал на ее базе трехмерную цифровую модель тюдоровского Лондона – блестящий способ получить представление о средневековом городе.

В этих работах Лондон показан таким, каким он был между упразднением монастырей и началом эпохи Стюартов. Архитектурными доминантами по-прежнему являются церкви во главе с собором Святого Павла. Ренессанс почти не коснулся архитектурного облика города: у особняков готические фасады, вдоль улиц выстроились дома с выступающими рядами кладки и стрельчатыми крышами. Нет никаких признаков официального планирования – прямых улиц, декоративных садов и классических фасадов, характерных для Рима и Парижа этого времени. Разве что по улице Чипсайд сразу видно, что это транспортная артерия. Хорошо заметен Лондонский мост, и на нем по-прежнему торчит жутковатый ряд кольев с головами изменников.

За пределами городских стен застроен главным образом Саутуорк, включенный в юрисдикцию Сити после 1550 года, а также районы Фаррингдон, Кларкенуэлл и Холборн. За пределами этих районов – сельская местность. Коровы пасутся на Боро-Хай-стрит, а лучники упражняются в полях Финсбери, окруженных садами, где на продажу выращиваются фрукты. К западу среди полей стоит Ламбетский дворец; к востоку река вьется вдоль разбросанных по берегу поселений, пока не достигает готических башен королевского дворца Плацентии в Гринвиче. Здесь родились и Генрих VIII, и Елизавета; сюда они любили приезжать на лето.

Как ясно видно из рисунка Вингарде и карты Хогенберга, Лондон XVI века почти не имел достопримечательностей, подобающих великой столице, за исключением Вестминстерского аббатства и собора Святого Павла. Он не произвел бы впечатления на искушенного путешественника. Здесь не было королевского дворца с аллеями и изящными фасадами. Генрих VIII построил дворец Нансач близ Юэлла в Суррее в попытке подражания Фонтенбло Франциска I, но этот дворец, расположенный слишком далеко за городом, пришел в упадок и в конце концов был разобран. Елизавета новых дворцов не строила: ей хватало Уайтхолла, Гринвича и Ричмонда. Ее творческие порывы были направлены на экстравагантный макияж и наряды. Однако она не возбраняла своим придворным тратить деньги (главным образом из бывшей монастырской казны) на «чудо-дома» в стиле английского Ренессанса, самые известные из которых построил Роберт Смитсон в Хардвике, Уоллатоне и Лонглите. Просто королева без приглашения наезжала в гости, что ей самой ничего не стоило, зато влетало хозяевам в немалые суммы.