Лиза видела все эти снимки. Только они и заинтересовали ее; текст она не осилила дальше пятнадцати первых страниц. Он там попросту не требовался.

– Так что за история с ним, а? С убийством.

– Не с одним.

– Хорошо, с массовым убийством, я имела в виду. Что там случилось?

– Разве ты не прочла книгу Боба?

– Нет.

– Ты в принципе знаешь немного, да?

– Ну, Боб чурается огласки. В последнее время он немного взбалмошный, даже дома. У меня есть строгий приказ просто бросать трубку, если кто-то начинает говорить о деле семейки Омут, так что я, считай, пребываю в информационной блокаде.

– Ясно. – По глазам Лизы Кэти понимала, что та хочет заставить ее саму проговорить ключевые моменты. Совсем как на приеме у психиатра с рядом каверзных вопросов, не имеющих, на первый взгляд, смысла: почему вы чистите зубы, держа щетку в левой руке, что вы думаете о своей груди, пихали ли вы когда-либо в себя огурец, когда вы в последний раз проверялись на вшей… и, кстати, что у вас за счеты к дедушке? И все-таки, как Лиза могла ничего не знать о самых знаменитых клиентах литературного агентства, в котором работала, об одном из поистине печально известных американских преступлений, о трех книгах, написанных ее собственным любовником, – и о новых на ту же тему, издаваемых стабильно каждые несколько лет? Какие причины могли быть у Роберта Вейкли пускать коту под хвост бесплатную рекламу? Литературный агент, бросающий трубку без хотя бы формального разговора, – это нонсенс.

– Айзек Омут, отец Джейкоба, переехал в эти края, чтобы уйти от городской суеты и посвятить больше времени своей работе и семье.

– Это факт?

– Что?

– Ты так говоришь, как будто это факт. «Посвящать больше времени работе и семье» – как-то слишком уж клишировано звучит, будто аннотация к книге. Ты на все сто уверена, что это реальная причина? – Это был очень продуманный выпад – Лиза будто проверяла, действительно ли Кэти понимает, о чем говорит.

– У него с женой было трое детей. Джозеф, самый старший – инвалид. Рейчел, года на два моложе Джозефа, и Джейкоб – самый младший из всех. Айзек Омут написал здесь одиннадцать романов и стал практически культовой фигурой жанра.

– Ладно, звучит убедительно. А дальше?

– А дальше по неизвестной причине семнадцатилетняя Рейчел заперла Джейкоба в шкафу в его спальне и убила остальных членов семьи, отрубив им головы топором и где-то спрятав их. – Удивительно, как банально это прозвучало; совсем не так ужасно, как бойня в Эмпайр-стейт-билдинг[2] или тот случай с чокнутым парнем, расстрелявшим посетителей в «Макдоналдсе»[3]. – Что интересно, головы так и не нашли.

– Серьезно?

– Серьезнее некуда. В конце концов она обезглавила и себя, закрепив лезвие наверху лестницы и упав на него шеей. Входная дверь была открыта; полиция установила, что ее собственная голова скатилась по ступенькам и была унесена каким-нибудь лесным зверем.

– Подожди, подожди секунду… – Лиза попыталась удержать эту мысль дольше, чем на мгновение, и не смогла. – Ее голову тоже не нашли, ты это хочешь сказать? То есть копы решили, что в дом забежала какая-нибудь, ну, скажем, росомаха, подхватила башку этой девчонки и уволокла себе в нору, как сувенир? – Она пожала плечами и чуть не рассмеялась. – Что за херня? Быть такого не может.

– Звучит безумно, но не невозможно. Несколько дней спустя Боб Вейкли нашел их. Джейкоб был обезвожен и к тому времени и сам почти что мертв. Он сказал, что понятия не имеет, почему она это сделала, и больше никто ничего не узнал. Я думала, тебе известна вся эта история.

– Да ни хрена. – Сигарета догорела почти до пальцев. Лиза потушила ее о коврик под сиденьями, поняв, что не знает, во что ввязалась. – Бобби ни слова мне не сказал. Полагаю, он, как и ты, ожидал, что я уже все знаю. – Или просто не хотел ворошить столь скверное прошлое. Приятного мало – войти в дом друга-писателя и найти там кучу обезглавленных тел. Лизе вспомнилось, как Боб порой стонал по ночам, нервно ворочаясь под одеялом. Не этот ли случай преследовал его во снах? – А никто не думал, что кто-то еще проник в дом и всех там перебил?

– Копы цеплялись за эту версию до конца. Но судмедэкспертиза показала, что она все сделала сама.

– Может, хотя бы с сообщником?

Кэти уклончиво кивнула.

– Как думаешь, почему люди до сих пор об этом деле пишут? Потому что так много спекуляций, несколько действительно нелепых теорий… и ни капли ясности.

– Да уж, представляю. – Лиза вдруг почувствовала себя крайне глупо из-за того, что привела сюда Кэти – как будто втянула ее в нечто постыдное, абсурдное или эмоционально опасное. – И ты хочешь спросить беднягу Джейкоба о том, как ему живется при погибшей семье? Думаешь, он расскажет, каково это, в красках? В форме интервью?

– Я не знаю, что думать, – огрызнулась Кэти. Может, ему просто нездоровится так же, как и ей. Может, с каждым новым романом он немного сильнее умирает в себе – терпит неудачу в стремлениях, меньше сопротивляется фатуму. Лиза упомянула, что он был тихим и вежливым, но Кэти была уверена: за этим фасадом он кричит, очень громко, и никто не прислушивается в достаточной степени, чтобы услышать этот все более ослабевающий вопль. Может, она поможет ему подобрать слова, к которым он забыл дорогу, – беседуя, а не допрашивая, дружески обнимая при этом, если он не воспримет это как нечто слишком безумное. Может, и ему кое-что известно о ножах, которыми режут по живому.

Лиза фыркнула, почти радуясь, что они пока не нашли дорогу.

– Ты же не собираешься?..

– Что не собираюсь, Лиза? Вести себя как чокнутая фанатка или как твоя тетя Фрида, которая думает, что статуи Девы Марии ей подмигивают?

– Да при чем тут тетя Фрида! Перестань!

– Сама перестань. – Кэти с трудом сдерживала слезы. – Ты знаешь, какие бывают в жизни трудности. Всегда со всем справлялась сама по себе – тебе не на кого было, кроме как на саму себя, положиться и некого, кроме себя, винить, если что-то идет не по плану. И всегда – никого поблизости, кто мог бы…

Лиза напряглась, чувствуя отголоски утренней тошноты и понимая, что она сама это начала; не стоило испытывать Кэти на прочность.

– Слушай, прости меня. Мне жаль.

Было безнадежно выражать это словами, разговаривая с кем-то, кто не знал значения этих слов. Как могла Лиза понять застенчивость или всепоглощающий страх?