На грядущей неделе она собиралась поехать на аборт – ну и смысл втолковывать что-то об ужасе потери ребенка и партнера кому-то вроде нее? Но с Джейкобом Омутом не нужно было подгонять формат общения – он-то точно мог ее понять. И, как бы безумно это ни звучало, она хотела, чтобы их трагедии дополняли друг друга.

– Нет, это ты извини, Лиза. Ты сильная. А я – просто обуза.

– Я люблю тебя и буду с тобой, ты же знаешь.

– Я знаю.

Музыка бегущих рек стала громче, как будто их машина медленно тонула. Поднялся ветер, и деревья закачались в лунном свете, бросая тени на капот. В небе клубились тучи, в горах назревала буря.

– Надеюсь, с нами тут не случится какая-нибудь херня, как с героями «Избавления»[4], и мы не наткнемся на росомаху, коллекционирующую человеческие головы, – произнесла Кэти.

– Не наткнемся, – отрезала Лиза без намека на неуверенность или замешательство в голосе, а сама подумала: как бы отсюда смотаться подобру-поздорову?

И кто, если не росомаха, украл голову той девчонки?

Глава 9

Паутина и пыль соткали целые заросли в его спальне; мокрые пятна в высоких углах комнаты теперь протянулись к самому центру потолка, корча рожи, позируя, даже излагая свои кошмары беглым курсивом. Некоторые слова казались знакомыми, но на курсив здесь накладывался еще один шрифт – тайнопись упадка, лишающая Джейкоба всякого ответа.

Он нашел одеяла в бельевом шкафу дальше по коридору, новые простыни с узором из уточек и еще один комплект – с гусями. Он не мог вспомнить, у кого из жильцов была страсть к птицам, но у отца был роман под названием «В ад на красных крыльях». Кругом все было прямо-таки усеяно нафталиновыми шариками, но их запах был недостаточно силен, чтобы перебить запах лилий, выращенных его матерью.

Устроившись на подушке, Джейкоб натянул одеяло до горла. Луна проникала внутрь ровно настолько, чтобы он мог разглядеть меняющийся текст на стенах и потолке. Надписи эти напоминали гранки, переданные ему для исправления, текст до передачи в печать. В его голове по-прежнему бушевал пожар, но пульсация головной боли отвечала теперь не ритму его сердца, а какому-то иному, приходящему извне.

На грани сна, лежа в своей постели, он уставился в шкаф, где его держала Рейчел. В тонком промежутке между дверцами мелькнуло нечто бледное – призрак губ, прижатых к холодному дереву, – и Джейкоб услышал, как Бет произнесла:

– Я люблю тебя.

Тьма расступилась, когда дверь, скрипнув, медленно подалась вперед – будто какая-то книга в черной обложке распахнулась перед ним. Стены спальни содрогнулись от яркого света – желтого с красными вкраплениями, такого интенсивного, что, стряхни Джейкоб сон до конца, ему пришлось бы щуриться. Слова ползли по стенам, оседали на его лице, плавно соскальзывали куда-то в горло. Дверь захлопнулась, будто ее дернули с обратной стороны. Волны отцовских чернил снова захлестнули кровать – черные щупальца слепо заскользили по покрывалу, натыкаясь на его пальцы, щекоча ноздри. Флюгер на крыше лязгнул и стал крутиться быстрее, отмечая приближение бури. Мягко зашелестела морось. Когда ветер приотворил окно на несколько дюймов и раздул занавески, краями вдруг коснувшиеся лица Джейкоба, капли стали разбиваться о подоконник.

Кто-то тихо говорил в его комнате. Он напрягся, чтобы разобрать, был ли это он сам или кто-то другой. Дверь снова приоткрылась, словно более осторожно. Желтый, с красным пятном в центре, силуэт вырос в изножье кровати. Ветер, дующий в комнату, усилился и стал яростно трепать простыни, брызги с подоконника окропили Джейкобу лоб. Через пару минут стал влажным потолок спальни – размывая старые письмена, создавая новые.

В старом шафрановом платье, с каштановыми волосами, перевязанными вишневым бантом и зачесанными набок, Элизабет предстала перед ним. Она всегда приходила к нему при таком параде, окруженная аурой летнего солнцестояния, шиповника, сена и меда. Время не пощадило и ее. Вы либо призрак маленькой девочки, либо нет; либо восстаете из мертвых, чтобы научить одинокого мальчика любви, либо нет. Элизабет постарела вместе с ним, и Джейкоб видел, что она больна – нормальный розовый цвет ее лица исчез, дряблые темные складки собрались под глазами. Во сне Вейкли она сказала, что скоро умрет.

Джейкоб гладил ее плечи, целовал в нижнюю губу и осторожно покусывал ее. Он почти чувствовал себя парнем на пикнике в парке, лежащим на одеяле и обнимающим свою возлюбленную. Часть его поднялась с постели; часть осталась там лежать.

Даже больная, Элизабет оставалась для него мерилом красоты. Без нее он не мог и дня прожить – и при этом все эти годы они оставались разлученными. Другую девушку он никогда не смог бы полюбить. Жалобный всхлип нашел дорогу в мир из недр его разбитого сердца – пусть даже и угасающая, сломленная, это все та же Элизабет обнимает его сейчас. Джейкоб упал на колени, она опустилась рядом с ним, и их тела сплелись на полу.

Хотя – лишь одно из его тел было с ней; второе лежало на кровати, погруженное в сон, тем самым сдерживающее давнее обещание.

Улыбка сделала ее несколько здоровее на вид. Элизабет поднесла его ладонь к своим губам и прошептала:

– Не бойся.

– Так много времени прошло…

– Слишком много, мой господин. – Господин, этот полузабытый титул поселил в его животе приятное волнение. Но все же Бет не имела права называть его так. Только музы его так величали – дымка клубилась и истончалась, вуали вздымались, и он мельком видел их то здесь, то там. Он сосредоточился на ее платье и воспоминаниях, которые оно пробудило в нем, отчаянно пытаясь не воспринимать ее хворь.

Музы, о да.

Пока он боролся со своими мыслями, дождь на его лице разжижал чернила, так что они стекали по шее, очерчивая яремную вену. Промокшие покрывала набухали, непогода ярилась и сотрясала весь дом. Он удержал милый сердцу образ, сосредоточив внимание на веснушках, усеивающих ее нос, на ее податливых щеках, где кожа ничуть не походила на змеиную, – и застонал, когда буря попыталась разбудить его.

– Никогда не называй меня так, Бет.

– Но, любовь моя…

– Не делай этого. Так не должно быть.

Ее улыбка превратилась в скорбную гримасу, когда она поднесла руку к его горлу. Ее ногти очертили дорожки вен у него на шее. Он укрыл ее плечи волосами – насколько то позволял тугой красный бант.

– Я просто хочу обнять тебя.

– Так позволь и мне обнять тебя, Иаков, любовь моя.

– Боже, да.

В падении