– О Господи! Да, конечно! – он легонько стучит пальцем мне по лбу. – Твоя слоновья память… ну ещё бы тебе не помнить.

– Диск второй, трек пятый, – говорю я, и Лукас отвечает:

– Да, именно.

CD-диск № 2

Дорогая Воздушная Девочка,

Трек 1. Потому что твой папа, возможно, играл в рок-группе

Трек 2. Потому что ты хрюкаешь, когда смеёшься

Трек 3. Потому что ты сказала, что никогда её не слышала

Трек 4. Потому что всё это случилось не по твоей вине

Трек 5. Потому что в Берке надо было пригласить тебя на танец

Воздушный Мальчик.

x

Именно здесь, в кухне Аманды и Жана Моро, я впервые осознала, что люблю Лукаса. Это случилось шесть лет назад, за две недели до Рождества. Мы вернулись с праздничного обеда, который устроил друг Лукаса по работе. Он решил уволиться и начать собственный бизнес, а ещё после нескольких попыток ЭКО наконец выяснилось, что они с женой ждут ребёнка. Он произнёс целую речь в тёмной комнатке, которую снял в местном баре; небольшие кусочки Лукас переводил для меня, приговаривая: «Слушай и учись, Дейдра Барлоу!»

Домой мы вернулись на такси, подвыпившие, но не пьяные, и внезапно разразился такой гром, что мы остались ночевать в доме его родителей, не рискнув пройти крошечное, но опасное расстояние до пристройки. Перешёптываясь, мы на цыпочках прошли в огромную, тускло освещённую кухню, как подростки, которые вернулись домой слишком поздно. Сварили кофе, стараясь не шуршать пакетами печенья, найденными в шкафу.

Ссутулившись над гладким чёрным мрамором обеденной стойки, я смотрела, как его волосы растрепались от дождя, щеки покраснели от холода, смотрела, как он пил и ел, смотрела на его серые глаза и золотые ресницы, на веснушки на его носу и щеках, и внезапно ощутила это чувство. Это притяжение. Это тошнотворное напряжение в животе, будто волнение, возбуждение и страх – все слилось в один шипящий, горящий шар в моем кишечнике. Меня словно отбросило ядерным взрывом. Я стояла напротив Лукаса в тишине кухни, дождь стучал по окнам, но мне казалось, будто неведомая сила швырнула меня через всю комнату. Я поняла. Именно тогда я поняла.

Он улыбнулся мне. Его бледно-голубая рубашка была вся в пятнах дождя. – Где ты, Эмми Блю?

– Нигде, – я сглотнула. Мёртвая тишина дома давила на меня, побуждая признаться. – Нигде.

– Ты уверена?

Я вновь кивнула и сказала, прижав пальцы к тёплому фарфору кружки:

– Эта речь… и то, как расплакалась жена Патриса… я думаю о них.

Лукас поставил кружку, положил руки на стойку. Серебряные часы на его запястье постукивали по мрамору.

– Очень трогательно. Ты про историю о том, как они встретились?

– Да, – ответила я. – Они ведь знали друг друга с детства, но им понадобилось двадцать лет, чтобы разглядеть друг друга.

– Удивительно, – Лукас улыбнулся, свет отражался в его глазах. – И два брака. Ты только представь. Ты встретил человека, который создан для тебя, уже в двенадцать лет, но ещё двадцать ушло, чтобы это понять. Довольно грустно.

– Но любовь стоит того, чтобы ждать.

Он кивнул, глядя на меня. И в этот самый момент, впервые за всё время нашей дружбы, за всё то время, что мы спали бок о бок и передавали друг другу полотенца сквозь приоткрытую дверь ванной, время, когда он, не смущаясь, знакомил меня со своими девушками, я ощутила, что нахожусь к нему слишком близко, и это невыносимо. Потому что я люблю его и всегда любила. И не могу об этом сказать.

Семь недель спустя я встретила Адама, своего первого «настоящего» молодого человека, а ещё через три недели Лукас стал встречаться с коллегой по работе. Это были его первые отношения в том году, и я восприняла их с облегчением. Это была прекрасная причина ничего не говорить. Затолкать свои чувства поглубже, будто они вот-вот вывалятся из шкафа, и поплотнее закрыть дверь.

На какое-то время приём сработал; может быть, поэтому мы с Адамом съехались так быстро – его появление приглушило мою тоску, отвлекло от чувств, охвативших меня в тот дождливый вечер за кухонной стойкой.

Сегодня вечером эта стойка уставлена сверкающими тарелками и стойками, на которых высятся нежнейшие кремовые десерты, приготовленные мамой Лукаса – она успешно закончила первый год обучения во французской кулинарной школе. Теперь она решила закатить десертную вечеринку – звучит легкомысленно и непринуждённо, но напоминает светское мероприятие, куда все мужчины должны явиться в смокингах и галстуках.

– Карамель – вот с чем у меня проблемы, – говорит Аманда Яну и Афине, бывшим соседям Моро, которые приезжают последними. – Мне кажется, Афина, это одна из тех вещей, что стоит лишь немного отвлечься – и пуф! Всё испорчено. Как с вареньем. Как с соусом бешамель.

– Ты просто гений, – отвечает Афина, сжимая в руке с безупречным маникюром белую тарелочку размером с блюдце. – Даже не знаю, с чего начать. А ты, Ян?

– Ну что ты, я только учусь, – Аманда смеётся, и её глаза сужаются, совсем как у Лукаса. – А эти вы пробовали? Я добавила в них розовую воду, Ян. Даже если ты не любишь розовую воду, я настаиваю, чтобы ты попробовал. Ну-ка, давай!

Я стою чуть поодаль, у раковины, с бокалом вина. Пришло намного больше народу, чем я ожидала. Хотя не знаю, чему тут удивляться. Моро обожают закатывать вечеринки, и каждая из них, даже по самому скромному поводу, напоминает те, что я в детстве видела по телевизору. Тарелки с теплыми золотистыми канапе, крошечные мисочки с оливками и блестящими от масла закусками, мужчины в дорогих рубашках и женщины на каблуках, вручающие подарки, уместные скорее на свадьбе. И неоновые коктейли, которые взбалтывает, смешивает и разливает работник местной сети ресторанов.

– Я хотела прийти в футболке, – успела я шепнуть на ухо Лукасу. – Нацепила блузку, только потому что с футболки не отстиралась «Нутелла».

– Ты же знаешь маму с папой.

– Люк, вон та женщина – в жемчугах!

– Это наш мэр.

– Ну ещё бы.

– Что не так? – Лукас хихикнул.

– «Только семья и близкие друзья», – сказала твоя мама. Скромная вечеринка. Я думала, вроде той, что в прошлом месяце устроила Рози. Мы сидели на улице и ели фастфуд, и к нам заявился её усатый сосед…

Лукас рассмеялся в бокал с апельсиновым соком.

– Буду рад узнать побольше об усатом соседе, – сказал он, – но мне нужно забрать Мари.

И вот я стою тут и жду, когда уже вернётся Лукас. Больше я никого тут не знаю, не считая Жана и Аманды, и не могу вмешаться в разговор, а единственный человек, который попытался со мной заговорить – мэр в жемчугах, но я ни черта не поняла на её ужасно громком и чрезмерно эмоциональном английском, напоминающим скорее неандертальский диалект, и она, смущённо рассмеявшись, ушла, несколько раз обернувшись через плечо, чтобы, видимо, проверить, не напрыгну ли я на неё сзади и не проломлю ли ей голову. Но, не считая этого, мне тут уютно. Это своего рода мой второй дом, потому что у меня и первого-то никогда не было. Мою комнатку на Фишерс-Уэй я ещё не воспринимаю как дом, да и квартиру, где мы жили с Адамом, я тоже так не воспринимала. Но тут мне хорошо. Обо мне заботятся. Может быть, поэтому я ощущаю, что здесь мой дом. Может быть, это совсем не место, а чувство. Что тебя понимают, о тебе заботятся. Тебя любят.