Может быть, если бы он мог одним махом хапнуть тысяч тридцать долларов, разделаться с долгами и на руках после этого осталось достаточно на новый дом для нее и на то, чтобы дать ей на карманные расходы, ну, хотя бы долларов пятьсот, все можно было бы исправить, и он смог бы опять настроиться на работу, а там, глядишь, чем черт не шутит, может, он и впрямь что-нибудь еще написал бы.

А так ему не взяться за работу, потому что на нее даже не настроиться. С тем, что работа как средство содержания семьи, то есть детей, жены и так далее, не менее важна, чем работа как средство самоутверждения в профессии, он внутренне был согласен, но тут загвоздка в том, что при нынешнем положении вещей он просто не может позволить себе не попытаться поработать на привычном своем профессиональном поприще. Будь он богат, он с радостью непрестанно помогал бы ей, не вдаваясь в сомнения по поводу того, сможет он при этом работать или нет.

Вот перед тобой пишущая машинка, подумал он. Сядь за нее и пиши!

Он вкрутил в машинку лист бумаги и принялся тюкать по клавишам, но через час понял, что ничего не выходит. Он просто не готов. Пока он не будет готов, он не сможет начать работу. А готов он будет только в том случае, когда жена почувствует себя в доме комфортно и хоть какое-то будет иметь понятие о детях, о нем, о любви и удовольствии от жизни, а она, наоборот, или не может, или не хочет чувствовать себя здесь дома и все никак не перестает грызть ногти, то и дело впадая в отчаяние, а в такой атмосфере любая работа, за какую ни возьмись, будет казаться безнадежной и бесполезной, тем более что – господи! – ведь и удовольствие от жизни она умеет получать только одним всем известным способом, после чего всегда опять впадает в неприкаянность.

Писательство всегда было для него борьбой, однако в течение долгого времени его не покидала уверенность, что в этой борьбе он обязательно одержит верх. А теперь в который раз уже он бросается очертя голову, пытаясь выиграть знакомое противоборство, но неизменно рано или поздно оказывается, что сил не хватило. Раньше он всегда верил, что может писать в любой обстановке, при любых обстоятельствах, но теперь выходит, что это не так.

По-прежнему получается иногда ненадолго увлечься чтением, но теперь и в чужих книгах – чьих угодно – в глаза так и лезут недостатки.

Он пытался обдумывать какую-нибудь новую большую работу, что-нибудь такое, чем можно было бы занять себя месяца на два, на три, но тут жена вошла в дверь и говорит:

– Ну, что поделываем?

– Пытаюсь придумать что-нибудь, о чем я мог бы писать месяца два или три, работая каждый день по чуть-чуть.

– Если бы ты только слышал, как он тобой восхищается!

– Кто?

– Леандр.

– Нет, мы не можем их пригласить, об этом и речи быть не может.

– Он мне сказал, что ты крупнейший писатель в Америке.

– Ну пожалуйста, ради себя самой, ну перестань врать!

– Я не вру. Он это сказал мне на одной вечеринке, когда ты был в Европе.

– Слушай, я в любом случае не хочу их здесь видеть, и все. Если они будут у нас в городе, можешь взять такси и провести с ними день или вечер.

– Можно? Ты сказал, можно! Не передумаешь?

– Не передумаю.

– А можно я куплю новое платье, чтобы не выглядеть рядом с ними замарашкой? Что-нибудь недорогое, просто чтобы было новое, – так, в пределах пятидесяти долларов.

– О’кей.

– А еще… можно ты спустишься вниз и побудешь с детьми, пока я схожу в парикмахерскую?

– О’кей.

– Только это надо сейчас. А то у меня назначено на одиннадцать, а уже одиннадцатый час.

– А когда ты успела договориться?

– Полчаса назад.

– Но как же так? Тебе же надо покормить детей, разложить их по кроватям на тихий час…

– Ой, ну, может быть, ты это сам сделаешь? Ну разочек?

– Но почему не перенести на завтра, на то время, когда они будут спать, – ты же всегда так делаешь, ведь ты каждую неделю ходишь в парикмахерскую?

– Понимаешь, после парикмахерской я собиралась сходить купить платье. Наличные мне не понадобятся: они пришлют счет.

– О’кей, допустим. Но, по-моему, ты чего-то недоговариваешь. В чем дело?

– Завтра утром они приедут. Но я позвонила, сказала, чтобы остановились в отеле «Фермонт», потому что…

– Потому что дети болеют?

– Ну я просто не могла сказать им, что ты занят. Они бы этого не поняли. А у Рози и правда насморк.

– О’кей.

Он встал из-за машинки, они спустились вниз.

– Ты можешь дать мне денег на такси и парикмахерскую?

– О’кей.

Он дал ей две десятки и пятерку, но она хотела еще, и он дал еще десятку. Зазвонил дверной звонок, он открыл, за дверью оказался водитель такси. Поцеловав мужа, женщина сказала:

– Ну, буду в пять, наверное. Может, чуть позже.

– О’кей.

Войдя в кухню, он заглянул в холодильник – что бы такое предложить им на полдник? – потом сунулся в буфет, в овощной ящик, всюду, где держат пищу. Так, хорошо. Особого изобилия не наблюдается, но кое-что есть. Придется, видимо, еще раз дать им то, что они ели на завтрак, или открыть какой-нибудь консервный суп и сделать картофельное пюре. Кухонная дверь во двор стояла открытая, но звуков драки слышно не было; что ж, вышел на крыльцо и увидел, что дети лежат рядышком под солдатским одеялом, тихо разговаривают и смотрят вверх – то ли в небо, то ли на крышу дома, то ли на окружающие дома, а может, и просто в никуда. Сосед слева, Туранди Туранда, тихо копается у себя в огороде. А дети либо уже устали его донимать, либо еще не заметили, что он вышел из дома, потому что, вообще-то, они всегда пристают к нему с разговорами, при этом мальчик виснет на заборе, подтягиваясь и пытаясь смотреть поверх, а девочка становится на ящик из-под яблок, чтобы тоже видеть, что делается за забором, и принимать участие в беседе.

Он снова вернулся на кухню, стал чистить картошку. Когда она вовсю уже варилась, со двора послышались голоса. Сосед-пенсионер, бывший штукатур или что-то наподобие, много времени проводил в огороде, и общаться с детишками ему либо нравилось, либо волей-неволей приходилось, потому что они все время торчали во дворе и, стало быть, деваться от них все равно некуда. Иногда он брал девочку на руки, переносил за забор и они вместе бродили по его огороду, и тогда мальчик сам перелезал через ограду, при спуске на ту сторону наполовину падая и всякий раз слегка обдирая ладони. Похоже было, что дети с соседом подружились, да и жена соседа, когда появляется во дворе, тоже с ними разговаривает, девочкой любуется, а мальчика поддразнивает, угрожая посадить в земляную яму. Мальчик ей подыгрывает и вопит (будто бы в ужасе), прекрасно зная, что ни в какую яму она его не посадит. Но вот детские голоса становятся громче, и отец высовывается в дверь, взглянуть, что происходит. Ага, вот они. Туранди Туранда стоит у забора, смотрит сверху и что-то говорит. У мальчика в руках теннисный мячик, девочка отнимает, мальчик не дает.