– Неужели! – обрадовался Суров, встретив наконец образованного доктора. – А что за болезнь такая? Нельзя ли узнать подробнее?

– Подробнее? – Доктор откинулся на спинку кресла и постукивал пальцами по столу. – Пожалуй, я не готов объяснить вам, в чем суть. Скажу лишь, что недуг смертельно опасен для больного, который вынужден жить без солнечного света. В России о нем почти ничего не известно, соответственно и писалось мало. А вот европейские ученые сделали существенные открытия в данной области, ведут исследования. Коль вы так заинтересовались и дабы окончательно успокоить вас, я могу поискать статьи в журналах и книгах. Приезжайте через несколько дней.

– Обязательно приедем, – заверил Суров.

– А вам, доктор, не доводилось встречаться с подобным недугом? – Марго надеялась, что он расскажет о местном больном.

– Нет, ваше сиятельство. Я же говорил, это заболевание редко.

Кажется, доктор не лукавил.

– Откуда же вы знаете о нем? Мы объехали местных докторов, ни один из них понятия не имеет, что это такое.

– К сожалению, большинство уездных докторов ленивы. Ну а ваш покорный слуга постоянно выписывает медицинские книги и журналы из-за границы. Чем же здесь еще заняться, как не самообразованием? Ежели б мне попался такой больной, я бы не взялся его лечить, с моей стороны это было бы шарлатанством. Я бы посоветовал ему ехать за границу. Пусть не за лечением, но хотя бы для обследования. Раз нашли причину недуга, то и лечение отыщут в недалеком будущем.

Подполковник взял рецепты, щедро расплатился за визит и поспешил с Марго на улицу:

– Вы довольны?

– Представили меня развалиной… – упрекнула его она, но упредила извинения: – Да, я довольна. Мы теперь знаем, кого искать – человека, а не оборотня.

– Помилуйте, сударыня… – Суров хотел было вразумить ее, но передумал. – К фельдшеру поедем?

– Зачем? Дипломированные медики не дали нам толковых ответов, у фельдшера знаний тем более нет. Но я обязательно приеду еще раз к Кольцову. Доктор очень мил, а мне любопытно узнать подробности о болезни, не копаясь в пыльных газетах брата.

Выехав за город, они пустили коней рысью, чтобы поспеть в усадьбу засветло. Однако опоздали, и, когда дорога пошла через лес, стало уже темно, пришлось перейти на спокойный шаг. Заодно появилась возможность обсудить, где оборотень может жить (решено было звать несчастного именно так).

– В одном из имений, – уверенно говорила Марго. – Убийства происходят в этом лесу, значит, его имение поблизости. Он – кто-то из наших соседей. Полагаю, родственники догадываются, кто убивает несчастных людей.

– Они не выдадут его.

– А нам надо всего лишь узнать, где он живет…

Марго вздрогнула – очень близко раздался вой. Вой был протяжный, неприятно резал ухо и длился чуть ли не вечность, вселяя в душу ужас. И вдруг смолк.

– Опять волк? – тихо произнесла Марго.

– Похоже, – вынимая револьвер, сказал Суров. – Где-то за кустами.

– Стойте! – вскрикнула она, когда он спешился и двинул к зарослям. – Умоляю вас, поедемте в Озеркино.

– У меня револьвер…

– Все равно не нужно туда ходить. Он же не напал на нас.

Суров вскочил в седло… в зарослях раздался громкий шорох. Подполковник выстрелил наугад, послышался глухой стон, шорох продолжался еще какое-то время, удаляясь.

– Кажется, я попал, – сказал Суров.

– Да, – отозвалась Марго. – В человека, а не в волка.

До усадьбы они добрались без других приключений.

Едва дождавшись, когда дом затих, Уваров сел в лодку и стал грести на голос. Он уже различал фигуру в светлом платье, как вдруг Шарлотта оборвала пение, некоторое время лишь весла, касаясь воды, издавали плеск. Пела она громко, а речь ее была тихой:

– Это вы, Михаил Аристархович?

– Я. Добрый вечер, мадемуазель Шарлотта.

– Плывите скорее, я жду вас.

Лодка очутилась на том же месте, что и прошлой ночью, девушка присела на корточки у самого края и рассматривала Уварова. А ему было мучительно вспоминать, как днем он хотел отказаться от свидания.

– Можно мне к вам в лодку? – спросила певунья.

– Прошу вас.

Шарлотта по-детски протянула руки, доверяя себя ему. Уваров отбросил правила, не позволяющие касаться малознакомых женщин, взял ее за талию и помог спрыгнуть в лодку. Девушка оказалась легкой, тоненькой, и пахло от нее травами. Хотя, возможно, новыми духами, имитирующими аромат живой природы. Теперь они разглядывали друг друга настолько близко, что… Слава богу, никто их сейчас не видел, иначе репутация Шарлотты серьезно пострадала бы.

– У вас хорошее лицо, Михаил Аристархович, – сказала она. – Наверное, вы добры. Мне говорили, что незнакомым людям нельзя доверять, а вам я верю. Отчего, как вы думаете?

– Оттого, что у меня хорошее лицо, – улыбнулся он.

– Я всегда хотела попасть на середину озера…

– И сейчас хотите?

– Хочу. Очень.

Он усадил ее напротив себя, взялся за весла. Лодка заскользила по глади, и вот уже ее окружало пространство из воды, лунные блики, которые блестели и в волосах девушки. Шарлотта, мурлыча мелодию, склонилась над бортом, опустив руку в воду.

– Примерно здесь середина, – сообщил Мишель, перестав грести. – Вам холодно?

– Нет. Я люблю прохладу. – Шарлотта взялась за борта лодки и, перегнувшись назад, устремила взгляд в небо. – Боже мой, как здесь хорошо! И комаров нет. А на берегу их такое множество… Нянюшка заваривает травы и натирает меня отваром, чтоб они не кусались. («Вот, значит, что за духи у нее», – подумал Уваров.) Вы не знаете, почему в книгах пишут «голубой свет луны»? Она же желтая, иногда бывает белая или красная…

– Не задумывался. Наверное, писатели так видят ее свет внизу. Спойте, мадемуазель Шарлотта.

– Не хочу, – оторвалась она от созерцания неба. – Я пою, когда мне хочется говорить, а не с кем. Давайте разговаривать?

– Извольте. О чем?

– Расскажите о себе. Кто вы? Давно здесь живете?

– С осени прошлого года. А ранее служил, воевал с турками.

– С турками?! Должно быть, это очень страшно. Турки жестокий народ, я читала.

– Не скрою, всякое бывало. А вы давно здесь поселились?

– Меня привезли сюда маленькой, я нигде не была, ничего не знаю. А так хочется узнать мир.

– У вас есть сестры, братья?

– Кузен. Он живет у нас, более никого нет.

– А ваши родители, где они?

– Отца я не помню, он умер давно. А мать со мной в усадьбе. Она любит уединение и всегда ходит в черном. Ужасный цвет, не находите?