Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мартин допил четвертый за вечер бокал и махнул грете, чтобы та принесла еще один. Рыжеволосая девушка лет восемнадцати поспешила к столику, достала бутылку из ведерка со льдом, но, когда начала наливать вино в бокал, ее рука дрогнула и несколько капель пролилось на скатерть.
— Господи, да что ж ты творишь! — Он ударил кулаком по столу.
Мартин явно был не в себе. Несмотря на то что сам его статус внушал людям страх, он вел себя неизменно корректно, даже с низшими кастами. Юная грета, опешив, совершила еще одно нарушение: бросила умоляющий взгляд на Розу. Женщинам низших каст запрещалось смотреть в глаза вышестоящим, и на сей раз Мартин сорвался:
— Опусти глаза и смотри, что руками делаешь!
Роза нахмурилась и оглянулась на соседние столики. Мартин уже начал пьянеть, а в ресторанах, как всем известно, разговорчивость особенно опасна. Помимо многочисленных осведомителей службы безопасности среди персонала, скрытые микрофоны устанавливали зачастую прямо на столах. Оркестр принялся бездарно терзать «Нет другой любви» Перри Комо, и Мартин вздрогнул.
— Где они только учатся играть? В лифте, что ли? — возмущенно пробормотал он.
Разговаривать в общественном месте всегда неосмотрительно, но вечером рабочего дня, да еще с таким оркестром, в ресторане было совсем малолюдно, и Роза решила, что они в относительной безопасности.
— Никогда не понимала, почему Вождь за все тринадцать лет существования Союза так ни разу и не приехал в Англию.
— Это в его стиле, — усмехнулся Мартин. — Он был очарован Парижем, пока не взял его. Ему сделали гигантский макет города в масштабе, и он часами обсуждал его со своим архитектором, Шпеером. Что он сделает с городом. Что и где построит. Наконец Франция взята, и знаешь, сколько раз он туда съездил?
Роза покачала головой.
— Один раз. Один-единственный раз! В сороковом году. И пробыл там шестнадцать часов. Ровно столько, чтобы побывать в опере и на Эйфелевой башне. После чего сказал, что увидел все, что хотел. Он и так уже все знал.
Вождь в этом смысле вел себя необычно. Большинство других первых лиц режима весьма увлеклись Британией. Фон Риббентроп, всегда обожавший скалистые утесы Корнуэльского побережья, построил там особняк и реквизировал тысячи акров, ставшие его личным поместьем. Геббельс в качестве своего лондонского дома выбрал Эпсли-хаус, некогда жилище герцогов Веллингтонских, а в придачу — Кливден, чудесное поместье в Беркшире, отобранное у семьи Асторов. Рудольф Гесс построил дом в горах Шотландии.
— А как идет планирование? Подготовка к коронации?
— Не очень. — Мартин вздохнул. — Вождь, конечно, в хорошей форме, но ему уже шестьдесят четыре, и он быстро устает…
Мартин прервался: к их столику подошла уже другая грета и поставила перед ним исходящую паром тарелку запеченного в тесте лосося со стручковой фасолью. После этого он подался к Розе ближе.
— Но это еще не все… — Мартин замялся, словно сомневался, стоит ли доверять любовнице эту информацию. Он теребил в руках салфетку, и она заметила, что его ногти обгрызены до мяса. — Как будто без того не хватало хлопот. Какой-то шарлатан-астролог предсказал, что его жизни угрожает опасность.
— Его жизни? — Роза замолчала, пропуская проходящую мимо компанию офицеров, без сомнения собиравшихся в ночной клуб. Все как один молодые, с короткими, ежиком, волосами, широкими белозубыми улыбками и с девушками-гели под ручку. — Шутишь?
— Увы. Не представляю, почему этих типов к нему допускают. Судя по всему, их контролирует Гиммлер. Они кормят Вождя своими баснями, которые он заглатывает целиком.
— Неужели его так легко обмануть?
— Вождь верит им, и они это знают. Дай мне волю, я бы расстрелял всех экстрасенсов и мистиков завтра же на рассвете.
Лишь бы тебя не услышали в отделе астрологии.
— О, протектор рекомендует этот бред не без причины. Астрология расслабляет людей, внушает им, что все предопределено… — Мартин отправил в рот кусочек лосося и принялся жевать, не замечая вкуса. — Как бы там ни было, в результате это чудовищно все усложняет.
— Почему же?
— Вождь чертовски нервничает. С парадом и так все было непросто, а теперь речь идет о том, чтобы его отменить.
— Отменить парад?! Как же так? Все же просто сходят с ума, лишь бы его увидеть. Некоторые уже разбили палатки, хотя остается еще целых две недели.
— Думаешь, я не знаю?! Сначала планировалось, чтобы он ехал в золотой королевской карете вместо короля и королевы, но теперь он и слышать об этом не хочет. По официальной версии, Вождь презирает подобную помпезность и предпочитает скромный «мерседес». В действительности это он настоял. Сказал, что ни за что не поедет в карете.
— Потому что он не королевской крови?
— Потому что она не бронированная. Он не забыл, что случилось с Гейдрихом.
Будучи протектором Богемии, в 1942 году Рейнхарт Гейдрих настоял на том, чтобы ездить каждый день на службу по улицам Праги в машине с открытым верхом. Чешское Сопротивление воспользовалось его беспечностью: партизаны устроили на маршруте засаду и швырнули в машину гранату. От полученных ран Гейдрих скончался. Вождь отомстил, уничтожив родную деревню убийц, Лидице, предав ее огню вместе с людьми, включая женщин и детей. Но осадок остался. Вождь, и так всегда непредсказуемый, стал еще более нервным и менял свои планы в последнюю минуту, приводя в отчаяние охрану.
Несмотря на то что оркестр приступил к третьему номеру своей программы, слащавой интерпретации «Когда я люблю», полностью заглушив их разговор, Мартин понизил голос:
— По плану, Вождь собирается переночевать в своей официальной резиденции, в Бленхеймском дворце. Он выбрал это место, поскольку там родился тот горлопан, Уинстон Черчилль, — помнишь такого?
— Смутно, — небрежно ответила Роза. — Политик какой-то, да?
— Именно так. Лучше о нем не распространяться. В общем, Вождь видел дворец только на открытках, поэтому наши расстарались вовсю. Нужно, чтобы он нашел там все именно таким, как себе представляет, вплоть до мелочей: лебеди в пруду, золотые столовые приборы и все такое. Потом, утром, он со своей свитой отправится в Лондон. Честно говоря, все эти мероприятия оказались самым страшным кошмаром для службы безопасности за все годы существования протектората.
Перед мысленным взором Розы нежданно пронеслась череда воспоминаний периода сопротивления. Взрывы бомб и уличные бои. Выстрелы в ночи и аресты на рассвете. Люди, которых с поднятыми руками загоняли в фургоны и увозили бог знает куда.
К ним подкатили столик с десертами, но Мартин только отмахнулся:
— Мы уже поели. Разве что ты?..
— Нет, спасибо. — Роза покачала головой и,