Через полгода мы сыграли свадьбу. Теперь я мог всем говорить, что у меня квартира в центре, машина и семья. Я был готов играть роль успешного семьянина, хотя моя семейная жизнь сразу же наполнилась ссорами и скандалами.

Именно тогда я вновь занялся строительством, чтобы заработать денег на предпринимательскую деятельность. Именно тогда я начал перебирать идеи для собственного бизнеса, и именно тогда щебень стал моей надеждой на возвращение былой славы. Уж не знаю почему. Может потому, что когда-то мы были первыми в городе, кто занимался денежными ссудами. И теперь для меня вновь стало главным сделать уникальный бизнес. Мне позарез нужно было оказаться в центре внимания и начать зарабатывать деньги мешками. Может быть именно поэтому я так зацепился за этот щебень, а может и от отчаяния из-за невозможности найти что-то другое.

На самом деле я просто пытался вернуть прошлое. Войти в ту же реку. Добиться положительного результата стало для меня делом принципа. Именно этим объяснялись мое раздражение и моя болезненная реакция на любую критику в мой адрес. Ненависть к каждому, кто хоть как-то колебал мою веру в этот проект. Мной владело неуемное стремление доказать всем, что я не дурак. Именно оно сделало меня глухим, слепым и вспыльчивым.

Между тем жизнь шла своим чередом. Пока я гнался за мифическим счастьем, оно случилось и на самом деле. У нас с супругой родилась дочь София, которая стала для меня светом надежды и веры. Веры в то, что, может быть, я вовсе не дурак.

Перевал Терешковой.

Мы снова позавтракали и отправились в путь. Солнце, которое уже поднялось над горами, усердно согревало нас. Вчерашний отдых пошел на пользу, все выспались. Утром мы оценили остатки провианта, который экономили с начала похода, и поняли, что дней на пять у нас еды еще есть. Можно было двигаться к перевалу. Из долины он выглядел не таким уж и страшным, и даже не слишком высоким. К сожалению, это впечатление было обманчивым.

Подъем оказался непростым. Видимо после землетрясения нахоженная тропа была усеяна крупными камнями. Среди них пробила дорогу небольшая речка. Так что, прыгая с камня на камень, я как бы парил над водой. До подножия вершины я добрался минут за сорок. В конце подъема мне пришлось преодолеть небольшой ледник, я дошел по нему до груды камней, а уже по ним поднялся на самый пик горы. Я шел к нему, как заправский альпинист, и не мог понять, почему этот перевал считается таким сложным? И что такое таинственная категория «2А»?

Разгадка меня ждала наверху. Правда, я не сразу обратил на нее внимание. Для начала я сбросил рюкзак и сел отдыхать, любуясь открывшейся панорамой. Той, что осталась у меня за спиной. Если бы я был каким-нибудь монахом, наверное, для достижения состояния нирваны или дзэна выбрал бы именно это место. Что может быть лучше, чем сидеть на высоте трех тысяч метров и смотреть на покоренные горы, которые уходят за горизонт? Горы, которым нет ни конца, ни края. Где еще можно увидеть подобное? Где еще можно ощутить такое спокойствие и единение с природой? Такую гармонию? А ведь этим горам даже не тысячи, а миллионы лет. Достаточно, чтобы ощутить себя жалким муравьем на их фоне; чтобы понять, как мало нам отпущено времени, и насколько коротка наша жизнь; задуматься, на что мы ее растрачиваем.

Переведя дыхание, я наконец обернулся, чтобы оценить предстоящий спуск с перевала. Оглянулся – и тут же испытал шок. Понял, что такое категория «2А». Понял, почему этот перевал считался таким сложным и опасным. Все дело было в спуске… Дорога вниз представляла собой фактически отвесную стену. Вдобавок, она вся была усыпана камнями, который не скатывались в пропасть по какому-то неведомому мне капризу. Мало того, у этой стены словно не было конца.

Слегка успокоившись, я принял решение спускаться. Назад дороги не было, а спускаться надо было по одному, чтобы потревоженные камни, скатываясь, не накрыли того, кто ниже. За что хвататься?! По склону, крутизна которого составляла не менее шестидесяти градусов, легче всего было скользить на спине, вытянув ноги и прижав к туловищу руки. Скользить в неизвестность. Почти так я и поступил. Зацепился руками за камень, на котором стоял. Перелез на склон и стал съезжать на животе, стараясь контролировать спуск руками и ногами. Огромные камни, которые делали предстоящий спуск таким пугающим, оказались неожиданным подспорьем. На каждом из них можно было перевести дух. Ясным было одно, падение на таком склоне может привести к трагическим последствиям.

Спуск до наиболее крупных валунов занял около получаса. Дальше стало проще. Мне удалось подняться на ноги, но спускаться приходилось точно так же – спиной вперед. Наклонившись к склону, я, по сути, пятился, нащупывая ногами наиболее устойчивые камни. Камни шевелились и под ногами, и под руками Некоторые выворачивались из-под пальцев и скатывались на ноги…

Спустившись к подножию перевала, я прошел еще около ста метров, нашел среди валунов крохотный свободный пятачок и завалился без сил. Сердце стучало так, словно собиралось выпрыгнуть из груди. Вокруг свистел холодный ветер, заставляя меня, взопревшего на спуске, теперь ежиться от холода. Очень хотелось добраться, наконец, до деревьев и ощутить под ногами землю.

Организатора я дождался лишь через час, успев за это время основательно продрогнуть. Следующей стоянкой, по его словам, должно было стать озеро Камрю. Миновать его было невозможно, если идти вдоль течения реки, которая впадает в это озеро. Мы договорились, что я иду туда, разбиваю лагерь и развожу костер, чтобы согреться, а ребята уже подтянутся вслед за мной.

Россыпи камней, в которых можно было переломать ноги, тянулись еще не менее пяти километров. После них начался лес, и я наконец выдохнул. Идти по земле было куда как легче, чем скакать с валуна на валун.

Через какое-то время я добрался до озера, разбил лагерь и стал собирать дрова, благо в окружающих зарослях оказалось полно сухостоя. Вокруг высились кедры с шишками, но пока мне было не кедровых орехов. Надо было разжечь костер и согреться. Вскоре я уже сидел у огня, и моя палатка готова была укрыть меня на ночь. Мне удалось сделать запас дров на всю ночь. В ожидании спутников я достал банку сайры, а потом решил пересчитать свои запасы еды. Четыре банки сайры и пять брикетов овсянки были моим личным резервом, основную еду несли ребята, так что волноваться было не о чем.

Наступила ночь, ребят все не было, и я решил поддерживать огонь костра, чтобы им было проще меня заметить. Достал остатки самогона и сгущенку и, чтобы согреться, выпил половину. Оказалось, что закусывать самогон сгущенкой довольно приятно. К тому же лишь благодаря самогону я избавился от озноба.

В этой ночи у костра, в одиночестве, я внезапно почувствовал необъяснимую ясность. Вся моя жизнь стала понятной. Все ситуации, в которые я попадал, оказались доступны для анализа. Думалось легко и свободно. Неужели именно выход за пределы городской суеты, отсутствие связи с другими людьми так располагали к размышлениям? Или все дело было в отсутствии отвлекающих факторов? В том, что мой телефон болтался в сумке как бесполезный девайс?