– Отпустите своего водителя, – предложил генерал. – Поедетесо мной. Кстати, вы можете отпустить и ваших помощников. Зачем вы их позвали?

– Вы их увидели, а мне ничего не сказали, – покачал головойДронго. – Я думал, вы не обратили на них внимание.

– Я все-таки работал в ФСБ, – напомнил Потапов. – И, междупрочим, звание генерала получил в этом ведомстве.

– Но теперь вы его не очень любите, – заметил Дронго. – Яхотел, чтобы они мне помогли.

– Не нужно, – попросил генерал. – Одно дело, когда вы ведетерасследование в одиночку как мой старый знакомый и частный эксперт. И совсемдругое, когда действует группа людей, которых мы не имели права посвящать вподробности дела. Тогда неприятности мне будут гарантированы, независимо отисхода вашего расследования.

– Понятно, – вздохнул Дронго. – Хорошо, я отпущу своихлюдей. Подождите меня здесь.

Подойдя к машине, где сидели Кружков и Вейдеманис, онсказал:

– Вы мне сегодня не понадобитесь. У нашего генераланебольшие неприятности. И он просит, чтобы сегодня у меня не было помощников.

– Что произошло? – поинтересовался Эдгар.

– Они нашли пленку, которая зафиксировала, как соседи Глушковапроходят мимо его дома. И пленку до понедельника они не хотят отдавать.Выигрывают для меня время. Генерал поставил условие: если я буду действоватьодин…

– Как частный эксперт, – понял Вейдеманис.

– Вот именно. Ждите моего звонка. Может, мне действительноудастся что-нибудь узнать в оставшиеся два дня.

– Удачи, – пожелал Эдгар.

Дронго вернулся к автомобилю Потапова.

– Поехали, – сказал он, – мне нужно встретиться сруководством института, где работал Глушков. Сколько у него было заместителей?

– Двое. Савицкий и Туманян. Хотя формально руководителемсчитался Савицкий. Туманян отвечал за хозяйственную деятельность.

– Ясно. Я думаю, они будут в институте. Но там вполне могутоказаться и ваши бывшие коллеги…

– Вот именно, – мрачно подтвердил Потапов. – Мне иногдакажется, что вы сознательно нарываетесь на неприятности. Пока они не знают онашей пленке, давайте вернемся и постараемся поговорить с каждым из тех, ктобыл рядом с домом Глушкова в тот вечер. Вместо этой поездки в институт. Что вытам узнаете? Новые экономические теории? Или как они расходовали свои деньги?Не вижу смысла в этой поездке. Мы только вызовем раздражение у Земскова и егосотрудников. Вы же понимаете, ему сразу доложат о вашем визите.

– Не сомневаюсь. Но мне кажется, что вы сами должнынастаивать на моей поездке в институт…

– Почему? – нахмурился Потапов.

– Во-первых, это отвлечет внимание Земскова от дачи ипереключит его на другой объект. Во-вторых, у нас появится дополнительноевремя. И, наконец, самое важное. Нельзя расследовать убийство такого известногочеловека, каким был Глушков, ни разу не побывав там, где он работал. Этоневозможно. Хотя бы потому, что мне нужно знать, какое у него было настроение вдень перед смертью, какие проблемы его волновали, с кем он беседовал.

– Его кабинет уже наверняка опечатали сотрудникипрокуратуры, – напомнил Потапов, – поэтому при всем желании мы не сможем тудавойти. Я не буду срывать пломбу прокуратуры, вы это прекрасно понимаете.

– Этого не понадобится, – успокоил собеседника Дронго. – Мненужно поговорить лишь с его заместителями. Заодно постараюсь разговорить и егосекретаря. Обычно личные секретари знают о своих начальниках гораздо больше,чем собственные жены. Или вы так не считаете?

– Делайте, как хотите, – согласился генерал. – В концеконцов, я вам обрисовал ситуацию. И если мы ошибемся, меня не просто уволят.Меня разжалуют, наказав за пленку, которую я скрывал два дня. И никто за меняне заступится. Такие вещи не прощают.

– У вас еще есть время изменить ситуацию, – заметил Дронго.– Давайте развернем машину и поедем назад, к вам. Вы отвезете свою пленкуЗемскову, а меня оставите дома. И на этом закончим наше расследование. Такойвариант вам больше нравится?

– Какая разница? – пожал плечами Потапов. – В этом случаеменя уволят уже в понедельник, сразу после похорон. Нам трудно будет объяснитьпрезиденту, как убийца попал на территорию охраняемого объекта. Так ипроизойдет, если мы не найдем настоящего убийцу. У меня нет выхода, Дронго. Вы– мой единственный шанс. Только это не дает вам права безумствовать и делатьвсе, что заблагорассудится.

– Какого же вы обо мне плохого мнения, – покачал головойДронго. – Можно сказать, что я – ваш будущий благодетель, а вы говорите променя такие гадости.

– Я не настроен шутить, – заметил генерал. – Иногда мнекажется, что в ваших расследованиях есть элемент мистики, ирреальности. Вы самине понимаете, каким талантом обладаете. Очевидно, бог раздает таланты не самымсерьезным людям. Моцарт, Пушкин, Дали… Если я буду продолжать, список получитсядлинным…

– Прекрасный список, – усмехнулся Дронго, – вы сейчаснапоминаете мне Сальери. «Ты, Моцарт, недостоин сам себя». Только я с вами несогласен. Меня нельзя зачислять в этот ряд. Названные вами люди были гениальны,поэтому относились к жизни иронично. Они живут в других измерениях, ЛеонидАлександрович. Им не нужно ничего доказывать, им неведомо чувство зависти,мести, они не думают о карьере. Есть прекрасное определение двух типов людей –гения и просто талантливого человека. Талантливый человек попадает в цель, вкоторую никто другой попасть не может. А гений попадает в цель, которую никто,кроме него, не видит. Поэтому успокойтесь. Я всего лишь хороший ремесленник.Аналитик, которого жизнь заставила применять свои познания, чтобы выжить.Обычный частный эксперт. Не больше и не меньше.

– Если вы сумеете раскрыть убийство Глушкова допонедельника, я первый скажу, что вы гений, – пробормотал Потапов.

– Почему вы так уверены, что его убили? Может быть, этосамоубийство?

– А где пистолет? Я обязан верить только фактам. И пока мнене покажут пистолет, из которого он застрелился, я не поверю. Кроме того,самоубийцы обычно стреляют себе в голову или в рот, но никак не в сердце. Можнопромахнуться.

– Вы еще посмотрите его завещание, – возразил Дронго. – Естьученые, которые завещали свои головы, включая собственные мозги, научнымучреждениям. Так поступил, например, великий Эйнштейн. Может, Глушков завещалсвой мозг какому-нибудь институту и поэтому решил выстрелить в сердце, чтобы неповредить голову.

– Вы серьезно говорите или опять шутите?

– Конечно, шучу. Мнение о погибшем у меня уже начинаетскладываться. И я не уверен, что такой сильный человек мог застрелиться, неоставив записки.